Ким Робинсон - Марсианская трилогия

— А как быть с теми, кто говорит, что, сделав первый шаг, захочется больше?

— Может, кто-то так и скажет. Но я лично попытаюсь их остановить. Да! Может, я и не на твоей стороне, но я понимаю твою точку зрения. А когда ты пролетишь над горами, как я сегодня, ты не сможешь их не полюбить. Люди могут пытаться изменить планету, но она тем временем тоже будет их менять. Ощущение красоты этого места, его эстетика, — все это заставляет меняться со временем. Знаешь, люди, впервые увидев Гранд-Каньон, сочли его уродливым лишь потому, что он не был похож на Альпы. И чтобы увидеть его красоту, понадобились долгие годы.

— Но они все равно осушили бóльшую его часть, — мрачно заметила Энн.

— Да-да. Но кто знает, что будут считать красивым наши дети? Конечно, это будет основано на том, что они знают, и это место — единственное, которое они будут хорошо знать. Поэтому мы терраформируем планету, а она ареоформирует нас.

— Ареоформирует, — повторила Энн, и слабая улыбка промелькнула на её лице.

Увидев это, Джон ощутил, как покрывается румянцем: он не видел, как она улыбается, много лет, а он любил Энн и любил смотреть, как она улыбается.

— Мне нравится это слово, — ответила она. И указала на него пальцем: — Но я буду помнить, что оно твоё, Джон Бун! Я запомню то, что ты сказал сегодня!

— Я тоже, — ответил он.

Остальная часть вечера выдалась более спокойной. На следующий день Саймон увидел, как Джон, собираясь выехать на север, спускался к взлетной полосе, где стоял марсоход. И Саймон, который обычно провожал его улыбкой, рукопожатием и, в лучшем случае, чем-то вроде «рад был повидаться», теперь неожиданно заявил:

— Я по-настоящему ценю то, что ты вчера сказал. Думаю, это правда её взбодрило. Особенно то, что ты сказал о детях. Видишь ли, она беременна.

— Что? — Джон потряс головой. — Она мне не сказала. А ты, ты отец?

— Ага, — ухмыльнулся Саймон.

— Сколько ей уже, шестьдесят? Ага? Это немного усложнило процесс, но так делали и раньше. Ваяли яйцеклетку, замороженную пятнадцать лет назад, оплодотворили и поместили в неё. Теперь посмотрим, как пойдёт. Говорят, Хироко сейчас постоянно беременна, просто выстреливает детьми, как автомат, ей режут кесарево за кесаревым.

— О Хироко много чего говорят, но это не более чем истории.

— Да, но мы слышали это от того, кто, очевидно, знает, о чем говорит.

— От Койота? — вдруг спросил Джон.

Саймон поднял брови.

— Удивлен, что она тебе о нем рассказала.

Джон крякнул, явно недовольный. Из-за своей славы он, несомненно, пропустил множество слухов.

— И хорошо, что рассказала. Ну, как бы то ни было…

Он протянул правую руку, и они заключили рукопожатие, крепко сцепившись пальцами, как придумали ещё в старые космические деньки.

— Поздравляю. Позаботься о ней.

Саймон пожал плечами.

— Ты же знаешь Энн. Она делает то, чего хочет.

≈ * ≈

Следующие три дня Бун ехал из Аргира, наслаждаясь видами и одиночеством и каждый день проводя по нескольку часов, роясь в данных о перемещениях людей, пытаясь найти их взаимосвязь со случаями саботажа. На четвёртый день рано утром он достиг долин Маринер, начинавшихся примерно в 1 500 километрах севернее Аргира. Оказавшись на ретрансляторной дороге, соединявшей север и юг, он вскоре поднялся на южный край каньона Мелас и вышел, чтобы как следует осмотреться.

Он ещё не бывал в этой части большой системы каньонов — до того, как построили Трансмаринерское шоссе, сюда было чрезвычайно трудно добраться. Это зрелище, несомненно, захватывало дух: между уровнем края и дна каньона Мелас было целых 3000 километров, и с его края открывался вид, как с борта планера. Противоположная стена каньона отсюда была еле видна: её пик высился над горизонтом, а между двумя утёсами лежал широкий простор Меласа, сердца всей системы Маринер. Он едва различал промежутки в далёких скалах, которые обозначали входы в другие каньоны — Ио на западе, Кандор на севере, Копрат на востоке.

Джон бродил по неровному краю более часа, много раз подолгу смотря в бинокли своего гермошлема через забрало, стараясь захватить как можно больше величайшего каньона Марса, приходя в восторг от красных пейзажей. Он бросал камни в пропасть, глядя, как они исчезают, говорил сам с собой, пел, подпрыгивал на мысках, будто исполняя какой-то неуклюжий танец. Затем, ощущая прилив сил, вернулся в марсоход и проехал немного вдоль обрыва, до того места, где начиналась скальная дорога.

Здесь Трансмаринерское шоссе превращалось в одиночную асфальтированную линию и спускалось по гребню огромного склона, тянувшегося от южного края ко дну каньона. Это странное образование, известное как отрог Женева, указывало на север почти перпендикулярно утёсу, прямо на каньон Кандор. Отрог так идеально подходил для прокладки дороги, что казалось, будто его специально построили для этой цели.

Тем не менее, он был довольно крутым, и дорога на всем своём протяжении тянулась серпантином, чтобы сохранять уклон в пределах допустимого. Сверху все это хорошо видно, тысячи петель, уходящих змейками по гребню, словно жёлтая нить, прошившая пятнистый оранжевый ковёр.

Бун ехал по этой чудо-дороге осторожно, поворачивая руль марсохода то вправо, то влево, снова и снова, раз за разом, пока ему не пришлось остановиться, чтобы дать рукам отдохнуть, а заодно посмотреть назад и вверх на южную стену, которую оставил за спиной. Она действительно выглядела крутой и была усеяна узором бороздок, оставленных ветрами. После этого он проехал ещё полчаса, делая виражи то влево, то вправо, снова и снова, пока дорога, наконец, не потянулась вниз по вершине ровного гребня, доходящего до самого дна каньона. Внизу стояло несколько транспортных средств.

Как выяснилось, здесь находилась швейцарская команда, только что завершившая строительство дороги, и он заночевал с ними. В группе было человек восемьдесят — в основном молодых, женатых, говорящих на немецком и итальянском языках и, к счастью для него, на английском — причём с несколькими разными акцентами. С ними были дети, кошки и мобильная теплица, где росло полно трав и садовых овощей. Вскоре они уедут, как цыгане, караваном, состоящим преимущественно из землеройных машин. Они собирались двигаться к западному концу каньона, чтобы проложить дорогу через Лабиринт Ночи к восточной окраине Фарсиды. Затем планировалось строительство новых дорог — вероятно, на купол Фарсида между горами Арсия и Павлина и ещё одна к северу от Эхо-Оверлука. Они ещё не знали этого наверняка, и Буна удивило то, что им все равно — они собирались провести остатки своих жизней, строя дороги, и им было неважно, которая станет следующей. Действительно бродячие цыгане.