Ким Робинсон - Аврора [litres]

На пути к Урану мы попытались с помощью моделирования разобраться со следующим нашим проходом, который должен был слегка отличаться от предыдущих. Это было вызвано тем, что немного полосатая и окольцованная планета вращается поперек плоскости эклиптики, а ее угол вращения таков, что она обращается вокруг Солнца, будто мячик. Это такая странная аномалия Солнечной системы, причины которой упоминаются в литературе бегло и изучены слабо. Для нас это означало, что если мы, как обычно, выполним аэроторможение – а мы вынуждены были его выполнить, потому что это было необходимо для нашего дальнейшего замедления, – то пробились бы сквозь несколько широтных поясов планеты, образованных ветрами, дувшими навстречу дувшим выше и ниже их, как на Юпитере. Поэтому каждая граница между поясами будет представлять собой похожую область ветровых сдвигов и атмосферной турбулентности. Пожалуй, не лучшая идея!

На моделирование этой задачи у нас было чуть больше времени, чем раньше, но жителям Солнечной системы, привыкшим преодолевать такие расстояния годами, все равно казалось, что мы летим быстро. Хотя уже существовали сверхскоростные паромы, гонявшие по системе для тех, у кого по-настоящему была жажда скорости. Из-за топлива и прочих расходов такие поездки были большой редкостью, но тем не менее они давали местным возможность проводить сравнения – поэтому-то мы с самого начала и показались им чудом, когда появились, пролетая быстрее, чем что-либо виденное ими прежде. Теперь же наша скорость укладывалась в их понимание – мы летели быстро, но уже не невероятно быстро. Кроме того, новизна нашего возвращения уже постепенно выветривалась, и мы становились просто очередной чудаковатой составляющей жизни Солнечной системы. Мы надеялись на это.

Довольно скоро Уран был уже рядом, и по его узкому, едва заметному кольцу стало ясно, что нам предстояло пролететь от полюса до полюса. И хотя уклониться и от кольца, и от мелких лун было несложно, моделирование показало, что нам следовало быть очень осторожными при аэроторможении и держаться в атмосфере Урана как можно выше, чтобы выйти после резкого пролета по кривой и направиться прямиком к Нептуну.

Когда мы приблизились, Уран уже казался нам хорошо знакомым, весь лиловый, лавандовый, перламутровый. А когда мы вошли в верхний слой атмосферы, то сначала все было как всегда – резкое замедление, увеличение нагрузки до 1 g, что не так уж плохо, – а потом БАХ-БАХ-БАХ-БАХ, будто бы мы раз за разом пробивались сквозь закрытые двери, и каждый удар сотрясал нас сильнее предыдущего. Все ломалось, животные и люди погибали, очевидно, от сердечных приступов. На этот раз шестеро человек: Эрн, Арип, Джуди, Ула, Роуз и Томас, и теперь становилось в самом деле непонятно, сумеем ли мы выдержать последующие удары. Нас потрясло то, насколько трудные препятствия могли чинить ветровые сдвиги: сначала толчок слева направо, за ним мгновенно – толчок справа налево. Когда же мы наконец выбрались из атмосферы, прежде чем случилась бы какая-нибудь более серьезная поломка, мы вновь встали на свой курс и полетели навстречу Нептуну.

Что означало: мы подходим к самой сути. Это был решающий момент. Нам снова предстояло подлететь, увернуться от колец, занырнуть в верхний слой атмосферы этого холодного голубого великолепия, внешним видом напоминающего планету F системы Тау Кита. Только в этот раз требовалось совершить почти U-образный поворот (может быть, это потому, что в уравнениях гравитационных маневров тоже есть буква U?), точнее, совсем U-образный, но на 151 градус, вполне себе изогнутый, буквой V, что совсем нелегко, да еще и на 113 километрах в секунду. Это подразумевало более глубокий нырок в атмосферу, бо́льшее воздействие приливных сил, бо́льшие нагрузки. При аэроторможении нас снова должно было потрясти – наверное, следовало ожидать чего-то подобного тому, что ощущают крысы в зубах терьера. Но если у нас получится, мы снова вылетим в сторону Солнца, только теперь значительно медленнее и таким образом, что сможем и дальше играть в «веревочку» и терять скорость, скача по Солнечной системе от одного гравитационного рычага к другому. И, по крайней мере, до тех пор, пока у нас оставалось топливо, чтобы корректировать курс. А топливо у нас заканчивалось.

Итак, Нептун. Холодный, зелено-голубой, с обилием водного льда и метана. И тонкими, едва различимыми кольцами. Почти лишенный солнечного света. Расположенный далеко за пределами обитаемой зоны. Почти неподвижный. Любопытно, что ему дали морское название, – оно казалось в каком-то смысле подходящим, в привычно слащавом метафорическом смысле, в импрессионистском, зыбком, интуитивном смысле.

Летели мы по-прежнему быстро, но путь был долгий – на то, чтобы все подготовить, у нас было 459 дней. Диаметр нашего окна сближения был мал как никогда, учитывая, какой резкий поворот нам предстоял. Нужно было попасть точно в цель, поэтому мы установили для нашей траектории стометровый диапазон, который, после всего проделанного расстояния, казался невероятно узким. Но все равно – даже ста метров было слегка многовато для окна; здесь нужен был один метр, одна геометрическая точка.

И мы вошли. Попали в цель. Начали проход, напряглись изо всех сил.

Аэроторможение прошло сравнительно гладко, особенно если сравнивать с той взбучкой на Уране. Быстрая вибрация, окутывание облаками со всех сторон, несколько минут тряски вслепую, тревожное напряжение – и выход наружу, после еще одной нагрузки в 1 g, на этот раз во многом за счет приливных сил. И поворот буквой V!

Выйдя из него, мы направились к Солнцу. Обратно. Замкнули петлю. Остались. Удержались.

Если каждый из пяти проходов давал нам один шанс из миллиона, что еще представлялось весьма скромной оценкой, то все пять давали один из октиллиона. Головокружительно – в буквальном смысле, если учесть, какой мы проделали поворот. Это такая шутка.

А теперь снова к Солнцу, медленнее, чем когда-либо прежде, но все же – 106 километров в секунду. Зато при следующем проходе Солнца мы сбросим еще прилично, а потом продолжим, с каждым разом все медленнее, как в том парадоксе Зенона [50], который, к счастью, не продлится вечным делением, но приведет к конечному результату, а вместе с ним – к счастливому решению этой трудной проблемы остановки.

На обратном пути мы пролетали рядом с Марсом, и это было любопытно. Там оказалось так много станций, что он теперь был не только научной базой, но чем-то вроде Луны, или системы Сатурна, или комплекса Европа – Ганимед – Каллисто. Он стал своего рода зарождающейся конфедерацией городов-государств, вкопанных в скалы или расположившихся в крытых кратерах. При этом каждое поселение имело свой облик и назначение, а в целом они казались кое-чем бо́льшим, чем просто представительство Земли, хотя и это тоже. Ранние мечты о терраформировании Марса и превращении его во вторую Землю быстро развеялись, прежде всего вследствие четырех физических факторов, упущенных в первых оптимистичных порывах. Так, почти вся поверхность Марса была покрыта перхлоратными солями, разновидностью хлористых солей, с которыми намучилась еще Деви: всего нескольких частиц на миллиард хватило бы, чтобы доставить людям серьезные проблемы со щитовидной железой, и избавиться от этого было невозможно. В общем, это было плохо. Разумеется, многие микроорганизмы легко бы справились с перхлоратами, переработав в более безобидные вещества, но до тех пор поверхность была для людей ядовита. Что еще хуже, выяснилось, что в марсианской почве и реголите содержалось слишком мало нитратов – всего несколько частиц на миллиард, то есть имел место недостаток азота, о причинах чего еще продолжались споры, но тем не менее без нитратов не было и азота, необходимого для создания атмосферы. Таким образом, терраформирование весьма существенно затруднялось. Третьим фактором стало осознание того, что частицы с марсианской поверхности, измельчавшиеся на протяжении миллиардов лет подверженности ветрам, были настолько мельче земной пыли, что защищать от них станции, оборудование и человеческие легкие оказалось чрезвычайно трудно; в результате от них все страдали. Опять же, если заселить всю поверхность микроорганизмами и зафиксировать частицы пустынной коркой, а также добавить воды, дав этим частицам увязнуть в грязи и глине, то проблема также будет решена. И, наконец, отсутствие сильного магнитного поля означало, что позарез была нужна плотная атмосфера, которая защищала бы от космической радиации, – только тогда людям стало бы безопасно находиться на поверхности.