Ким Робинсон - Аврора

– Сильней отталкивайся плавниками в момент, когда нужно набрать скорость!

– Я дрожу!

– Да, я тоже уже почти замерз. Иди полежи на солнце, тогда согреешься. Я тоже скоро подойду.

По пути она пытается оседлать волну, ошибается на выходе, и ее снова кувыркает, она захлебывается, не может ни дышать, ни выбраться на поверхность. Вдруг ее хватают и тянут вверх, она задыхается и откашливает воду, которой наглоталась, ее чуть не рвет.

Это оказывается Кая – он стоит по грудь в воде и пристально смотрит на нее своими бледно-голубыми глазами.

– Эй! – восклицает он. – Будь осторожней. Это же океан, знаешь ли. Здесь можно очень быстро ошибиться. Ты утонешь, а он и не заметит. Он не в пример сильнее.

– Извини. Я сама не ожидала.

– Знаешь что, тебе, наверное, лучше побыть пока на мелководье. Делать то, что мы называем «грунионингом». Просто лежи здесь, где волны набегают на берег, тогда сможешь держаться на воде, но и отталкиваться от дна, и волны будут выносить тебя на пляж, а потом, откатываясь, возвращать в океан. Просто позволь воде играть с тобой, как с грунионами. Это почти так же весело, как и здесь.

Она следует его совету, и действительно: так и есть. Никаких усилий не требуется. Держи лицо подальше от воды, а остальное пусти на самотек. Плыви, как коряга. Толкайся иногда о мокрый песок. Она видит, что на пляже теперь стало больше людей, дети у приливной отметки шумно строят песчаные замки. Волны громко шипят, от них поднимается пыль лопнувших пузырьков. Причем пузырьки видны всюду – их, кажется, больше, чем самой воды. Рядом с Фреей – длинные пряди морской капусты. Их клубни будто сделаны из пластика, а лопаясь, они источают запах.

– Там внутри китовое дыхание! – объясняет ей сидящая рядом девочка, видя, как Фрея лопает их и морщит нос.

Затем Фрея пробует листик на вкус – тот оказывается похожим на морскую капусту, которую они выращивали в своем соленом водоеме, совсем крошечном по сравнению с этим простором. Она заходит в воду и возвращается обратно – ее затягивает и выносит.

Наконец даже здесь, где вода теплее, а солнце греет спину и заднюю часть ног, она охлаждается настолько, что начинает дрожать. Тогда она снимает плавники, выпрямляется и очень осторожно проходит к своему полотенцу. По дороге она однажды падает, но на влажном песке это не страшно.

Фрея лежит на горячем сухом песке рядом с полотенцем. Она быстро сохнет и согревается. На коже у нее осталась соль, которая ощущается на вкус, если ее лизнуть. Теплый песок липнет везде, чем бы она к нему ни прикасалась; зато, поскольку он сухой, то легко стряхивается. Она может врезаться в песок руками и ногами и почувствовать, что чем глубже, тем он прохладнее. Она выкапывает ямку, добирается до уровня, где появляется вода. Стенки обрушиваются со всех сторон, заваливая лужицу, которая образуется на дне. Когда она вычерпывает влажный песок, тот постоянно проваливается у нее между пальцев. Раз или два ей попадаются мелкие песчаные крабики, заставляющие ее вскрикивать, – тогда она их отбрасывает, и те уползают, исчезая в песке. Наткнувшись таким образом на нескольких, она наконец понимает, что те не могут ее укусить – их челюсти слишком маленькие и мягкие для этого. И песок, похоже, весь кишит подобными созданиями. Возможно, они питаются морской капустой. Судя по всему, их завезли сюда пляжестроители. На некотором расстоянии она замечает стайку птиц, снующих на согнутых назад ножках. Продолговатыми клювами они тыкают в песок, несомненно, ища тех же маленьких крабов. Иногда останавливаются и клюют в мелкие пузырьки на влажном песке – возможно, крабьи выделения. Пляж живет.

Когда Кая выходит из воды, он заметно дрожит, на коже видны мурашки, она вся синеватая, губы белые, нос фиолетовый. Он падает на полотенце и трясется так сильно, что чуть не подпрыгивает на песке. Но мало-помалу дрожь утихает, и он ложится на живот, как спящий младенец, – открыв рот и закрыв глаза. На солнце его кожа быстро высыхает, и Фрея видит, что на ней остаются белые следы. Волосы у него – спутанные кудри, а тело – мышцы да кости, сам он расслаблен, как кот. Кот на солнышке. Юный водяной бог, дитя Посейдона.

Фрея осматривается вокруг, сильно щурится. Слишком тут ярко. Волны все так же шумят, и слышно шипение лопающихся пузырей. Вдалеке висит неясная дымка.

– Нам точно можно вот так здесь сидеть? – спрашивает она вдруг, чувствуя, как ее голос вновь пронзает тревога. – Звездный свет нас не убьет? То есть радиация?

Он открывает глаза и, не шевелясь, смотрит на нее.

– Звездный свет?

– Я имею в виду, который излучает звезда. Это должна быть очень сильная доза радиации, я это чувствую.

Он садится.

– Вообще да. Пожалуй, пора тебя еще попрыскать, а то ты совсем белая. – Он нажимает указательным пальцем ей на предплечье. – О, а теперь видишь, уже немного розовая, и если надавить, она становится белой, и нужно какое-то время, чтобы она снова стала розовой. У тебя появляется загар. Давай еще попрыскаем фильтром.

– А это спасет?

– Он поможет тебе продержаться еще час или около того. Особенно если вернешься в воду. Обычно мы так на солнце не лежим. Только согреваемся – и сразу обратно.

– И сколько раз так можете?

– Не знаю. Много.

– К концу дня ты, наверное, совсем голодный!

– О да. – Он смеется. – Говорят, серферы – как чайки. Едят все, что видят.

Он распыляет фильтр ей на кожу. Немного соленый, немного сырой привкус. Лосьон действует успокаивающе. Когда он прикасается к ней за ушами и вдоль линии роста волос, его руки кажутся прохладными и гладкими. По этим прикосновениям она чувствует, что он уже делал это раньше и что он был бы хорошим любовником. Когда он ложится обратно, она во все глаза смотрит на него. И ощущая, будто накаляется внутри, будто живот, наконец, отпускает, Фрея спрашивает:

– Как насчет секса на пляже, а? Прямо на этом солнце? Вы, люди, наверняка этим занимаетесь!

– Занимаемся, – отвечает он, едва заметно улыбаясь, и перекатывается на живот, словно целомудренно. – Главное, чтобы песок не попадал в определенные места. Но знаешь, обычно здесь этим занимаются по ночам.

– Почему так? Это открытый пляж, да?

– Ну да. Только когда ты говоришь «открытый», мне кажется, ты имеешь в виду что-то другое.

– Я думала, открытый – значит, твой, и ты можешь приходить и делать что хочешь.

– Думаю, да. Но это также значит, что заниматься интимными делами здесь нельзя.

– А мне кажется – что хочешь. И я бы запрыгнула на тебя здесь и сейчас.

– Не знаю. Могут быть неприятности. – Он всматривается в нее. – К тому же, сколько тебе?

– Не знаю.

Он смеется.

– Как это?

– Вот так: не знаю. Ты спрашиваешь, сколько я прожила или сколько прошло с того, как я родилась?