Ким Робинсон - Аврора

Эллен пожала плечами.

– Что ж, мы почти долетели. Так что, может, его было достаточно.

Деви на это лишь покачала головой. А когда они прогуливались домой, сказала Фрее:

– Тебе нужно подтянуть химию.

– Ничего хорошего не получится, – безучастно ответила Фрея. – Я не запоминаю, ты же знаешь. Я бы лучше сосредоточилась на механике, если на то пошло. На том, что я могу увидеть сама. Мне больше нравится, когда передо мной ничего не мельтешит.

Деви коротко рассмеялась.

– Мне тоже. – Она ненадолго задумалась. – Ладно, может, лучше логистику. Она довольна понятная. Из математики в ней, по сути, нужно только знать, что такое сто процентов. И все представлено в таблицах и графиках. Еще там есть блок-схемы, распределения заданий, диаграммы Гантта, системы управления проектами. Есть одна система, которая называется МИМЭУ – многоуровневые интегрированные модели экосистемных услуг, и еще, она мне нравится, СКАР – система комплексного анализа решений. Там нужно только чуть-чуть статистики, а так в основном это чистая арифметика. Ты с этим справишься. Мне кажется, тебе понравятся диаграммы Гантта: они интересно выглядят. Только знаешь… тебе придется выучить всего понемногу. Просто чтобы понять, какого рода проблемы возникают у твоих коллег в других областях.

– Может, немного. Я бы лучше с ними разговаривала, слушала бы их.

– Значит, будем заниматься логистикой. А в остальном просто пройдешься по основам.

Фрея вздохнула.

– Но ведь то, что сказала Эллен, правда? Мы почти долетели и нам не придется так уж следить за всеми циклами?

– Мы надеемся, что да. Но все равно еще нужно долететь. Два года – не так уж мало. Можно даже пролететь 11,8 световых лет, а потом окажется, что что-то закончилось в последние пару месяцев. Дело в том, что люди на Земле не знают о наших последних двенадцати годах ничего. Хотя если бы и знали, им было бы все равно.

– Они тебе совсем не нравятся.

– Мы для них эксперимент, – ответила Деви. – Вот что мне не нравится.

– Но в первом поколении летели только добровольцы, правильно? Они прошли отбор, чтобы сюда попасть, так ведь?

– Да. Вроде бы на это претендовали два миллиона человек. Или двадцать миллионов. – Деви покачала головой. – Люди готовы вызваться добровольно на что угодно. Но тем, кто строил корабль, стоило быть поумнее.

– Многие же из них и полетели в первом поколении. Они потому его и строили, что хотели на него попасть, разве не так?

Деви насупилась, но в шутку: она понимала, что Фрея права, но не хотела этого признавать. Этот ее взгляд всегда означал одно и то же.

– Наши предки были идиотами, – проговорила она.

– Но как это отличает нас от всех остальных? – спросила Фрея.

Деви рассмеялась и подтолкнула Фрею локтем, а потом обняла.

– То есть все люди в истории – потомки идиотов? Ты это хочешь сказать?

– Похоже на то.

– Ладно, может, и так. Идем уже домой, приготовим стейков. Хочется красного мяса. Хочу перекусить своими предками.

– Деви, ну хватит.

– Ну да, мы же постоянно их едим, да? Все люди перерабатываются в системе. В наших костях много фосфора, который должен вернуться. Я вот даже думаю, может, недостающий фосфор остался в человеческом прахе? Сохранять разрешено только щепотку, но что, если его уже накопилось много?

– Деви, ты же не станешь забирать у всех щепотки праха предков?

– А вот и стану! Заберу и съем!

Фрея рассмеялась, и они, взявшись под руки, зашагали вниз по улице – от трамвайной остановки до дома, где Бадим уже ждал их с ужином.

Деви настояла на том, чтобы Фрея снова начала ходить в школу, особенно на занятия по математике, чтобы сначала освежить те немногие знания, что имела, а потом перейти к статистике. Для девушки это было сродни пытке, но она все выносила, очевидно, не видя хорошей альтернативы. Училась она в малых группах, в которых почти все занятия вел искусственный инструктор по имени Гаусс, говоривший медленным звучным мужским голосом, очень строгий, но по-своему добрый и хотя бы понятный. И, естественно, очень терпеливый. Гаусс снова и снова рассказывал о проблемах, с которыми они сталкивались, и объяснял, почему уравнения получались такими, какими получались, какие реальные проблемы они решали, а также как ими оперировать. Когда Фрея что-то схватывала – а этому часто предшествовали десятки безуспешных попыток со стороны Гаусса донести это до нее, – она восклицала: «Ага!», будто какая-нибудь глубокая тайна наконец обретала разгадку. После всего этого она рассказала Бадиму, насколько теперь ей стало яснее, что жизнь Деви состояла не только из переживаний и из длинной последовательности таких «ага». И действительно, Деви изо дня в день погружалась в загадки экологии корабля и напряженно пыталась решить мириады проблем, с которыми сталкивалась в этой области. Для нее это был лакомый кусочек.

Потом в классе Фреи стал преподавать парень по имени Джучи. Он был высоким для молодого человека своего возраста, но все еще оставался застенчивым, у него было темное, как у Бадима, лицо и курчавые черные волосы. Он переехал из Олимпии в Новую Шотландию, чтобы присоединиться к команде математиков, оправдав тем самым свое имя, которое переводилось с монгольского как «гость».

Фрея и ее одногруппники быстро заметили, что хоть он был застенчив и почти все время смотрел в пол, он мог объяснить им суть статистических операций даже лучше, чем Гаусс. Более того, бывали случаи, когда он поправлял Гаусса или просто бормотал свои оговорки к тому, что тот рассказывал и чего никто не мог понять. Однажды Гаусс возразил на замечание Джучи по поводу булевой операции и после некоторой дискуссии был вынужден признать правоту Джучи.

– Гость гранитом преградил громадного Гаусса, – вымолвил Джучи, глядя на пол. Остальные студенты затем использовали эту фразу как одну из своих скороговорок. Они не понимали, почему Джучи был таким нерешительным и боязливым, несмотря на ту предельную твердость, которую он проявлял, когда говорил о математике.

– С Джучи сильно не повеселишься, – говорили они, – но в математике он разбирается.

Его приютил Арам, друг Бадима, – он жил у него в гостевой комнате, и это позволяло ему спокойно преподавать. Фрея любила расспрашивать его, чтобы тот что-то объяснял, – это напоминало ей те вечера в кафе. И она его понимала, а основы статистики мало-помалу становились для нее легче, по крайней мере, временно, к концу занятия. Но на следующей неделе нередко приходилось учить все заново.

А однажды утром к ним на урок пришли двое взрослых, которых никто не знал. Они сели в заднем ряду и стали наблюдать; поначалу это беспокоило ребят, но когда выяснилось, что они не вмешиваются в учебный процесс и ничего не говорят, урок пошел как обычно. Джучи, стесняясь так же сильно, как всегда, прошелся с ними по упражнениям. При этом он, как обычно, смотрел в пол, но в предмете был уверен и все объяснял ясно.