Андрей Лобурец - Хроники Лешего. Книга первая. Новобранец

Он плавал в этой чернильной тьме, потеряв всяческую ориентацию, и словно слепой котёнок тыкался из стороны в сторону. Он звал, кричал, висел в нигде, скорчившись в позе эмбриона и медленно куда-то дрейфуя. По крайней мере создавалось ощущение медленного движения куда-то. Потом он снова кричал, злился, плакал, рыдал, лежал на спине, закинув руки за голову, считал воображаемых барашков. Пытался бежать, прыгать, снова плавать. Устал, поспал, спел любимую застольную песню, извлекаемую из заросших паутиной закромов вместе с пыльным баяном в компании близких друзей.

А за деревом дерево-о-о,

А за деревом дерево-о-о,

А за деревом дерево-о-о,

А за деревом куст!

За кустом снова дерево-о-о,

А за деревом дерево-о-о,

А за деревом дерево-о-о…

Очень содержательная, эмоциональная и многозначительная песня, а главное, оптимистичная и нескончаемая, ровно такой длины, какой требует душа в данный момент. Он пел, пока не охрип. Стало грустно и совсем-совсем одиноко. Помолчал, снова помолчал, а потом ещё помолчал. И, устав от молчания и одиночества, начал орать, звать Искина, Слота и Лаки. Долго звал их по очереди. Наконец, ему стало казаться, что зов Лаки имеет под собой какой-то отклик. Он стал звать, срывая голос, только его. И начал слышать что-то вроде разового эха. Крикнет – услышит отзвук. Постепенно он осознал себя, вспомнил, кто такие Искин, Слот и Лаки. И почему Лаки так дорог и важен ему.

Максим стал целенаправленно звать Симбионта, крутить головой, пытаясь определить сторону, откуда приходит отзвук, и идти в том направлении. Постепенно появилось ощущение тепла, света и дружеского участия. И если тепло и свет ощущались всё сильнее при перемещении, то дружеское участие оставалось слабым. Но оно было, и Макс кричал ему – держись, Лаки, держись. Он слал всё свое тепло ему, хотел обнять и прижать, как прижимал бы любимое существо. Как бы он хотел вернуть то шестое чувство и почувствовать Лаки снова рядом.

– Мы с тобой одной крови, друг! Вернись ко мне…

Он двигался на свет из кромешной тьмы, пока не потерял ориентиров, и теперь покачивался в серой мути, словно сбросивший ход кораблик в тумане, для которого двигаться в любую сторону чревато неожиданными неприятностями и удалением от цели. Никакой ветерок изменений не беспокоил сознание, однако память сохранила его метания во тьме и стремление выйти на свет маяка. Всё это создало очень сильное сосущее чувство потери, нехватки чего-то, но пока оставалось только беспомощно озираться, не решаясь двинуться куда-либо. И Лаки снова пропал…

Так продолжалось какое-то время, оценить которое не представлялось возможным, мгновенья ли прошли, минуты, часы, дни… Но вот, словно далёкие крики чаек над водой, стали доноситься слабые звуки, временами мелодичные, временами резкие. Пришло беспокойство, выдернувшее его из замершего состояния.

– Проснись, Максим… – Прошептало что-то из тумана на ухо.

Макс вздрогнул и посмотрел в этом направлении. Пустота и туман.

– Проснись, Максим, проснись… – Продолжало шептать это что-то на ухо. – Не ищи меня вокруг, прислушайся к себе… Ты смог… Ты разбудил его… Теперь всё будет хорошо… А сейчас проснись… Проснись, Максим, проснись…

Внезапно, одним скачком мысли, словно с первым ударом возобновившегося пульса, Макс осознал, что действительно спит. Он распахнул глаза, и те снова узрели белый потолок, правда, на этот раз без известки и ламп. Напротив, тот будто содержал непонятную глубину, словно был плотным облаком, из которого лился приятный тёплый свет. Сперва Макс подумал, что зрение опять подводит его, но нет, некоторые вещи были видны вполне себе чётко. Крики чаек оказались сигналами следящей медицинской аппаратуры, расположенной в изголовье. Он повёл взглядом по сторонам, с трудом из-за затуманенного сном сознания подмечая всё новые и новые детали. Лежит он на удобном ложе, которое сложно назвать больничной койкой, скорее коконом. Из него торчит только голова Максима, остальное скрыто, но, зараза, как же комфортно. К большому плюсу можно отнести отсутствие осточертевшей капсулы медицинского бокса, хватит уже чувствовать себя замаринованной в собственном соку лягушкой. Ещё повертев головой, Макс убедился, что снова находится в палате, но на этот раз не совсем один. То есть как пациент, конечно один, но рядом дежурил скучающий Слот, что терпеливо дожидался его пробуждения. В голову вдруг пришла извне странная объёмная мысль, не принадлежащая Максиму, что Мыслящим неизвестно чувство скуки. Их мышление построено по иным принципам, и всегда находит себе работу в многокамерном сознании, занимаясь анализом и обработкой различной информации, полученной ранее.

Максим был рад снова видеть Мыслящего рядом, что давало возможность не чувствовать себя одиноким.

– Привет, Слот, – прохрипел Макс, – мне послышалось, или ты со мной говорил? Голос в тумане, будто твой, но не твой. Не тот, который я привык слышать, а твой настоящий, истинный, не знаю, как выразиться точнее.

– Так и было, Максим, так и было, – подтвердил Мыслящий, и поднёс свою клешню к содержимому раковины, видимо указывая на него, – я говорил с тобой телепатически, передавая прямую мысль, как разговариваем между собой мы, Мыслящие, только с тобой я говорил очень-очень медленно. Ты услышал, я рад этому.

– Я слышал твои мысли? Но как?! – Смог удивиться Макс, несмотря на подавленное состояние. – И ты действительно можешь читать мои мысли?

– Да, Максим, могу. И передавать, и читать. – Подтвердил Слот. – Но это получается только до тех пор, пока ты не сумеешь закрываться. Научишься этому, сможешь запирать свои мысли. А слышал меня ты потому, что находился в покое, в свободном разуме, кое-какие способности к этому у тебя есть. Ты же знаешь из земных источников, что человек использует очень малую часть своего мозга и способностей. Я тебе помогу, если захочешь развить их, но потом. Главное сейчас другое, Максим. Ты смог! Ты достучался до Лаки. Я чувствую, что он проснулся, ожил. Пока это всё, что я знаю.

У Макса появилось чувство глубокого облегчения, он выпал из диалога со Слотом, погрузившись в свои переживания. Его Лаки жив! Он лежал на своём ложе и мысленно разговаривал с Симбионтом, ничуть не смущаясь, что это был монолог. Ничего страшного, главное тот жив, он услышит. Живи, дружище, живи. И выздоравливай…

Слот сидел рядом и тоже грелся в тепле, излучаемом мыслями Максима. Никогда ранее, до встречи с этим удивительным человеком, Мыслящему не доводилось испытывать таких ощущений. И хотя сам Слот до сих пор не осознал полностью чуждого всем Мыслящим состояния, тем не менее, оно было, звёздочки кудрявые, и оно крепло. А называлось это состояние у людей просто – дружба.