Дэвид Брин - Погружение в Солнце [Sundiver - ru]

Джейкоб прошел к ближайшему креслу, вытирая левым рукавом выступившую на лбу испарину. Тридцатисекундный тест казался ему пыткой.

Сначала ему показали мужской портрет. Грубое морщинистое лицо, на котором читалась вся история жизни. Джейкоб разглядывал это лицо секунды две или три, а потом оно исчезло, как и все мимолетное, оставив в памяти со временем изгладившийся след.

Вторая картинка являла собой сбивающее с толку нагромождение абстрактных фигур, торчащих и налетающих друг на друга в статичном хаосе… что-то вроде геометрического орнамента вдоль кромки солнечного тороида, только без присущего солярианам сияния и логической целостности.

Третьей была та самая композиция, выдержанная в тонах сепии, – сюжет, очевидно, позаимствован с какой-нибудь старинной гравюры о Тридцатилетней войне [33]. Картинка однозначно была наполнена насилием, вспомнил Джейкоб, как раз чего-то такого и ждешь от П-теста.

После излишне театральной «сцены в гостиной» Джейкоб не решался входить даже в легкий, поверхностный, транс, чтобы привести в порядок расшалившиеся нервы. А без этого, как выяснилось, не получалось расслабиться. Он встал и подошел к компьютеру. По другую сторону купола, возле стазис-экранов, бесцельно слонялся Ларок. Чтобы скоротать время ожидания, Джейкоб разглядывал длинные тени и ноздреватые скалы – типичный для меркурианского Северного полюса пейзаж.

– Можно взглянуть на предварительные итоги? – поинтересовался Джейкоб у Милдред.

– Конечно. Какое изображение вам показать?

– Последнее.

Мартин застучала по клавишам. Из щели под экраном вылезла распечатка. Доктор оторвала ее и протянула ему.

Это была все та же «пасторальная сцена». Конечно, теперь до него дошел истинный смысл нарисованного, но тогда, при прошлом просмотре, стояла иная задача: проследить его реакцию на изображение в первые несколько секунд, до того, как в игру вступит осознанное осмысление.

Поверх картины то вдоль, то поперек тянулась бесконечная ломаная линия. Возле каждого пика или ровного участка была проставлена цифра. Линия показывала, как перемещался фокус его внимания при первом кратком просмотре – сканер радужки отслеживал траекторию по движению его зрачков.

Цифра один находилась недалеко от центра, с этой точки и начиналась линия. Вплоть до цифры шесть фокус внимания просто плавно скользил. А потом замер на соблазнительной ложбинке в декольте бегущей дамы. Там красовалась цифра семь, обведенная кружком.

Иногда номера стояли кучно: например, с семи до шестнадцати, затем с тридцати до тридцати пяти и с восьмидесяти двух до восьмидесяти шести.

После двадцати номера внезапно перескочили с женских ножек на тучи над фермой, а затем стали быстро перемещаться среди изображенных людей и объектов. Некоторые номера были заключены в кружок или квадрат, указывая на степень расширения зрачка, глубину фокусировки и скачки давления, измеряемого в крохотных венах, пронизывающих сетчатку. Выходит, импровизированный глазной сканер Стэнфорда-Пуркинье, который он собрал специально для тестирования из принадлежавшего доктору Мартин тахистоскопа и еще кучи всякой всячины, вполне справлялся со своими функциями.

Джейкобу хватило ума не смущаться и не пугаться своей рефлекторной реакции на нарисованную женскую грудь. Будь он женщиной, реакция могла бы оказаться иной: допустим, тогда он уделил бы фигуре женщины больше внимания, но распределялось бы оно иначе, его бы больше интересовали прическа, наряд и лицо.

Куда сильнее его заботила собственная реакция на сцену в целом. Слева, возле дерущихся мужчин, стояла цифра, помеченная звездочкой. Она отражала момент, когда до него дошло: перед ним сцена насилия, а не мирная пастораль. Джейкоб удовлетворенно кивнул. Номер располагался довольно низко, а линия почти сразу уходила в сторону и возвращалась в ту же точку лишь через пять ударов сердца. Это свидетельствовало о здоровой дозе отвращения, на смену которому пришло явное, а не скрытое любопытство.

На первый взгляд, тест он вроде бы прошел успешно. Впрочем, на иной результат он и не рассчитывал.

– Интересно, сможет ли кто-нибудь в один прекрасный день научиться обманывать П-тест? – произнес Джейкоб, возвращая распечатку доктору Мартин.

– Может, когда-нибудь и научатся, – ответила она, собирая бумаги. – Но для этого придется изменить саму суть человеческой реакции на кратковременные стимулы… на изображения, которые сменяются с такой скоростью, что отреагировать успевает только подсознание. Это породит слишком много побочных эффектов и поведенческих моделей, которые обязательно проявятся в ходе теста.

А окончательный анализ очень прост: если все зафиксированные показатели внимания при сложении дают ноль или положительное число, то подопытного признают полноправным гражданином, отрицательная же сумма свидетельствует о склонности к нездоровым удовольствиям. Именно в этом, а не в индексе насилия и состоит суть теста.

Мартин обернулась к доктору Лэрду.

– Не правда ли, доктор?

Тот пожал плечами:

– Вы же специалист.

Он мало-помалу позволял Милдред снова завоевать его расположение, но так до конца и не простил ей того, что она назначала Кеплеру лекарства, не проконсультировавшись у него.

После недавнего обмена резкостями стало очевидно, что варфарин она Кеплеру не прописывала. Джейкоб вспомнил привычку Буббакуба на борту «Брэдбери» засыпать на чужой одежде, неосмотрительно оставленной среди подушек или на стульях. Должно быть, пил проделывал это для отвода глаз, чтобы при случае сунуть Кеплеру в карман влияющий на психику препарат.

А что, ловкий ход. В результате Кеплер выбыл из числа участников последнего погружения. А ведь он, как человек проницательный, мог раскусить фокус с поддельной «реликвией летани». Кроме того, отклонения в поведении руководителя помогали Буббакубу и в достижении глобальной цели – подрывали авторитет проекта.

Все сходилось, однако, по мнению Джейкоба, все эти умозаключения напоминали порцию протеиновых хлопьев на обед. Сытно, но вкуса никакого. Полная тарелка гипотез и допущений.

Часть неблаговидных деяний Буббакуба уже была доказана. Остальные, видимо, так навсегда и останутся в области спекуляций и догадок, поскольку представитель Библиотеки обладал дипломатической неприкосновенностью.

К ним присоединился Ларок. Вид у французского репортера был подавленный.

– Каков вердикт, доктор Лэрд?

– Совершенно очевидно, что мистер Ларок не социопат, не склонен к насилию и не подпадает под Закон о надзоре, – размеренно произнес Лэрд. – Более того, он продемонстрировал довольно высокий уровень социальной сознательности. Возможно, в этом отчасти и есть корень его проблем. В поведении мистера Ларока явно присутствует элемент сублимации, и я бы настоятельно рекомендовал ему по возвращении домой обратиться к местному специалисту. – Доктор строго поглядел на журналиста, тот лишь покорно кивнул в ответ.