Фрэнк Херберт - Дюна. Первая трилогия [litres]

Ганима, сжавшись в комок, сидела в кресле в своих личных покоях – большой комнате с коричневыми стенами, имитирующими стены пещеры сиетча. Потолок, однако, был сделан из хрусталя, сияющего голубым светом, а пол выложен черной плиткой. Обстановка была весьма скромной – небольшой письменный стол, пять кресел и узкое ложе, спрятанное по фрименскому обычаю в алькове. На Ганиме было надето желтое траурное платье.

– Ты не свободна в выборе решений, касающихся твоей жизни, – повторяла Алия, вероятно, уже в сотый раз. Должна же эта дурочка наконец понять прописную истину! Она должна согласиться на помолвку с Фарад’ном. Должна! Пусть она убьет его потом, но сейчас это обручение должно быть признано фрименами.

– Он убил моего брата, – сказала Ганима, держась за этот аргумент, как за последнюю спасительную соломинку. – Это известно всем. Фримены будут плеваться при одном упоминании моего имени, если я соглашусь на эту помолвку.

И это еще один аргумент в пользу такого обручения, – подумала Алия.

– Это сделала мать принца, и за это он отправил ее в изгнание. Что ты еще от него хочешь?

– Я хочу его крови, – отрезала Ганима. – Он – Коррино.

– Он устранил от власти свою мать, – запротестовала Алия. – Да и какое тебе дело до фрименской черни. Они примут то, что мы захотим. Гани, спокойствие Империи требует, чтобы…

– Я не соглашусь, – сказала Ганима. – Вы не можете объявить о помолвке без моего согласия.

В этот момент в комнату вошла Ирулан и вопросительно взглянула на Алию и двух советниц, почтительно стоявших за ее спиной. Заметив, что Алия возмущенно вскинула вверх руки, Ирулан уселась в кресло лицом к Ганиме.

– Поговори ты с ней, Ирулан, – взмолилась Алия.

Ирулан придвинула свое кресло к креслу Алие.

– Ты – Коррино, Ирулан, – заговорила Ганима. – Не испытывай на мне свою судьбу.

Девочка встала, направилась к своему ложу и села на него, скрестив ноги и глядя горящими глазами на обеих женщин. Ирулан, как и Алия, была одета в черную абу. Капюшон был откинут, открывая золотистые волосы принцессы Коррино. В желтом свете ламп волосы казались траурной накидкой.

Взглянув на Алию, Ирулан встала и подошла вплотную к Ганиме.

– Гани, я сама убила бы его, если бы можно было таким способом решить все проблемы. Как ты милостиво заметила, в жилах Фарад’на течет та же кровь, что и в моих. Но у тебя есть долг, который превыше твоего долга перед фрименами…

– Все это звучит в твоих устах ничуть не лучше, чем в устах моей дражайшей тетушки, – сказала Ганима. – Кровь брата невозможно смыть. Это не просто расхожий фрименский афоризм.

Ирулан плотно сжала губы.

– Фарад’н держит в плену твою бабушку. Он захватил и Дункана, и если мы…

– Меня не удовлетворяют рассказанные вами истории о том, как все это произошло. – Девочка, глядя мимо Ирулан, вперила свой взор в Алию. – Однажды Дункан предпочел умереть, нежели дать врагам убить моего отца. Может быть, теперь его новая плоть гхола сделала свое дело, и это уже совсем другой человек…

– Дункан был запрограммирован защищать жизнь твоей бабки! – воскликнула Алия, крутанувшись в кресле. – Мне кажется, что он выбрал для этого единственно правильный путь.

Дункан, Дункан! Кто мог предположить, что ты поступишь именно так? – подумала Алия.

Ганима, почувствовав новый подвох в голосе Алие, внимательно посмотрела на тетку:

– Ты лжешь, о, Чрево Небес. Я же слышала о целом сражении между тобой и бабушкой. Отчего ты так боишься рассказать нам о ней и твоем распрекрасном Дункане?

– Ты же все слышала, – небрежно ответила Алия, но почувствовала при этом укол страха перед таким прямым обвинением. Усталость сделала ее слишком беспечной. Она поднялась. – Ты знаешь все, что знаю я.

– Поработай с ней. Ее надо заставить… – обратилась Алия к Ирулан.

Ганима перебила Алию грубым фрименским ругательством, столь неуместным для незрелых уст девочки.

– Вы думаете, что я обычный ребенок, что, поскольку вы старше меня, то имеете право работать со мной, и я готова это принять. Но подумайте еще раз, о, Небесный Регент. Ты лучше кого бы то ни было знаешь о тех годах многих жизней, которые живут во мне. Я буду внимать им, а не тебе.

Алия с трудом смогла сдержать гневный выпад и тяжелым взглядом уставилась на Ганиму. Мерзость? Кто этот ребенок? Алия вновь ощутила страх перед Ганимой. Неужели девочка тоже заключила соглашение со своими внутренними жизнями, которые были предрождены вместе с ней самой?

– Настало время тебе самой увидеть основания правильного решения, – сказала Алия племяннице.

– Лучше, наверное, сказать, что настало время увидеть, как хлынет кровь Фарад’на, пораженного моим ножом, – сказала Ганима. – Помните об этом. Если мы с ним останемся наедине, то один из нас наверняка умрет.

– Ты думаешь, что любила брата больше, чем я? – спросила Ирулан. – Ты играешь в идиотскую игру! Я была ему матерью, так же, как и тебе. Я…

– Ты никогда не знала его, – отрезала Ганима. – Все вы, за исключением моей некогда возлюбленной тетушки, продолжаете считать нас детьми. Вы глупцы! Алия знает об этом! Посмотри, как она убегает от…

– Я ни от чего не убегаю, – заговорила Алия, но, отвернувшись от Ганимы и Ирулан, стала с преувеличенным вниманием разглядывать двух амазонок, которые делали вид, что ничего не слышат и не видят. Эти женщины наверняка приняли сторону Ганимы, убежденные ее аргументами. Видимо, они даже сочувствовали бедной девочке! Разозлившись, Алия выслала их вон из комнаты. На лицах обеих было написано неимоверное облегчение, когда они покидали покои Ганимы.

– Ты убегаешь, – продолжала настаивать на своем Ганима.

– Я избрала тот образ жизни, который меня устраивает, – сказала Алия, глядя на сидевшую скрестив ноги племянницу. Неужели возможно, что Ганима решилась на страшный внутренний компромисс? – Алия попыталась прочесть это по лицу девочки, но оно оставалось непроницаемым. – Может быть, она сумела увидеть это во мне? Но как она смогла? – подумала Алия.

– Ты испугалась, что станешь окном для множества, – обвиняющим тоном заговорила Ганима. – Но мы обе предрождены и знаем, в чем тут дело. Ты все равно будешь их окном – неважно, осознанно или нет. Ты не сможешь игнорировать их.

Да, я знаю, что ты – воплощение Мерзости. Возможно, что и я пойду твоим путем, но пока я жалею и презираю тебя, – подумала Ганима.

Между племянницей и теткой повисло тяжелое, почти осязаемое молчание. Это молчание встревожило способную выученицу Бене Гессерит Ирулан.

– Что это вы вдруг обе так притихли? – спросила она.

– Мне только что пришла в голову мысль, которая требует обдумывания, – ответила Алия.