Фрэнк Херберт - Дюна. Первая трилогия [litres]

Музыка ввела Лето в дивную древнюю пещеру. Он увидел женщин, бросающих остатки Пряности в огонь, перетирающих Пряность, прежде чем положить ее в бродильный чан, прядущих волокно из стеблей Пряности. Весь сиетч был буквально пропитан меланжей.

Наступил момент, когда Лето не смог отличить звуки музыки от видений людей в древнем сиетче – видение и музыка слились в одно целое. Скрип и стук ткацкого станка слились с заунывной мелодией балисета. Перед внутренним взором Лето мелькали ткань из человеческих волос, длинная шерсть крыс-мутантов, нити Пустынного хлопка и кожные завитки на тушках птиц. На волнах музыки яростно метался язык Дюны. Видел Лето и солнечную силовую установку на кухне, длинный цех, в котором изготовляли и ремонтировали защитные костюмы. Возникали в этом видении и предсказатели погоды, читавшие свои прогнозы по шестам, привезенным из Пустыни.

Во время этого путешествия кто-то принес мальчику еду и начал кормить его с ложки, поддерживая голову сильной рукой. Лето понимал, что это происходит в реальном, чувственном мире, но воображаемое путешествие продолжалось, невзирая на это вторжение действительности.

Было такое впечатление, что буквально спустя мгновение после насыщенной Пряностью еды перед мысленным взором Лето возникла картина неистовых вихрей песчаной бури. Дыхание ветра создавало из песка замечательные картины, в этих завихрениях вдруг возник огромный золотистый глаз бабочки, а собственная жизнь показалась мальчику маленькой, словно шелковистый след ползущего насекомого.

В его мозгу, словно в бреду, прозвучали слова из «Оружия пророчества»: «Говорят, что нет ничего прочного, ничего уравновешенного, ничего длительного и ничего устойчивого во вселенной – ничто не остается в неизменном состоянии, но каждый день, а иногда и каждый час, несут с собой перемены».

Защитная Миссия еще в старину знала, что делала, – подумал он. – Они знали об Ужасной Цели. Они знали, как манипулировать людьми и религиями. Даже мой отец не избежал их сетей, он не смог выпутаться из них до самого конца.

Именно здесь находится ключ, который он столь усердно ищет. Лето задумался над этим и почувствовал, как в его плоть вновь возвращается прежняя сила. Все его многоликое существование вдруг каким-то образом повернулось и взглянуло на реальную Вселенную. Он сел и понял, что находится в сумрачной камере, освещенной лишь тусклым светом, пробивавшимся сквозь незакрытый проход. Снаружи был виден человек, который сразу отбросил сознание Лето на несколько эонов назад.

– Доброй судьбы всем нам! – выкрикнул Лето традиционное фрименское приветствие.

В дверном проеме появился Гурни Халлек. Его силуэт чернел на фоне светлого пятна проема.

– Принеси свет, – потребовал Лето.

– Ты хочешь, чтобы тебя подвергли новым испытаниям?

Лето рассмеялся:

– Нет, теперь настала моя очередь испытывать вас.

– Посмотрим, – отозвался Халлек. Он вышел и через несколько мгновений вернулся, неся в руке ярко горящую синюю лампу. Выйдя на середину помещения, он повесил лампу под потолком.

– Где Намри? – спросил Лето.

– Снаружи, я могу позвать его.

– Ах, Старая Фрименская Вечность может очень терпеливо ждать, – сказал Лето. Он чувствовал себя до странности свободно, находясь в преддверии открытия.

– Ты называешь Намри по одному из имен Шаи-Хулуда? – спросил Халлек.

– Его нож – это зуб червя, – сказал Лето. – Таким образом, он действительно Старая Отеческая Вечность.

Халлек мрачно улыбнулся, но промолчал.

– Вы все еще оттягиваете срок моего суда, – продолжал Лето. – И нет у нас никакого способа обмениваться информацией, признаюсь, именно по той причине, что мы не можем высказывать суждений. Хотя кто может требовать точности от Вселенной?

Позади Халлека раздался шорох – это приблизился Намри, остановившийся в полушаге слева от Гурни.

– Ах, левая рука предназначена для проклятых, – заявил Лето.

– Не очень-то это мудро – отпускать шуточки по поводу Абсолютного и Бесконечного, – прорычал Намри и искоса взглянул на Халлека.

– Уж не Бог ли ты, Намри, что осмеливаешься говорить от имени Абсолютного? – спросил Лето, но смотрел он при этом на Гурни. Приговор будет выносить именно он.

Мужчины молча смотрели на мальчика и не спешили с ответом.

– Каждое суждение качается на волне ошибки, – объяснил Лето. – Заявлять об абсолютной правоте может только чудовище. Знание – это нескончаемое путешествие по окрестностям неопределенности.

– Что это за игра в слова? – поинтересовался Халлек.

– Пусть говорит, – сказал Намри.

– Эту игру начал со мной Намри, – ответил Лето и увидел, как старый фримен кивнул в знак согласия. Конечно, он узнал старинную игру в загадки. – Наши чувства всегда имеют по меньшей мере два уровня, – продолжал Лето.

– Тривиальность и болтовня, – сказал Намри.

– Превосходно! – живо откликнулся Лето. – Ты кормил меня тривиальностями, теперь я буду кормить тебя болтовней. Я смотрю, я слышу, я чувствую запахи, я осязаю, я чувствую изменения температуры и вкуса, я ощущаю ход времени. Я могу брать потрясающие образцы на пробу. Ах, да я просто счастлив! Ты слышишь, Гурни? Намри? В человеческой жизни нет никакой тайны. Нет никакой проблемы, которую надо разрешить. Есть просто реальность, которую надо прочувствовать на опыте.

– Ты испытываешь наше терпение, парень, – сказал Намри. – Ты выбрал именно эту пещеру местом своей смерти?

Однако Халлек движением руки остановил старого фримена.

– Во-первых, я не парень, – сказал Лето. Он предостерегающе поднял руку к правому уху. – Ты не убьешь меня; я возложил на тебя большой груз воды.

Намри наполовину извлек клинок из ножен.

– Я тебе ничего не должен, – сказал он.

– Но Бог создал Арракис для воспитания веры, – сказал Лето. – Я же не только показал вам свою веру, но и заставил вас осознать ваше собственное существование. Жизнь требует споров. Вас заставили понять – посредством меня! – что ваша действительность отличается от действительности других; таким образом, вы поняли, что живете.

– Я бы никому не советовал играть со мной в непочтительность, – сказал Намри, по-прежнему держа руку на кинжале.

– Непочтительность есть необходимый компонент религии, – ответил ему Лето. – Я уже не говорю о ее важности в философии. Непочтительность и скептицизм – это единственный оставленный нам путь испытать нашу Вселенную.

– Так ты считаешь, что постиг Вселенную? – спросил Халлек и отступил в сторону, словно оставив Намри наедине с Лето.

– Д-да, – процедил сквозь зубы Намри. Его голосом говорила смерть.

– Вселенную понимает только один ветер, – ответил Лето. – В нашем мозге нет места для седалища мощного разума. Творение и есть открытие. Бог открывает нас в Пустоте потому, что мы движемся на основании, которое Ему известно. Стена же была пуста. Там не было движения.