Фрэнк Херберт - Дюна. Первая трилогия [litres]

– Ты играешь в прятки со смертью, – предупредил Халлек.

– Но вы же оба – мои друзья, – сказал Лето. При этом он взглянул на Намри. – Когда вы предлагаете сиетчу друга, то разве вы не убиваете при этом орла или ястреба в знак этого предложения? И разве вы не знаете ответ на такое предложение: «Бог посылает каждого человека в его конец, как ястребов, орлов и друзей»?

Намри снял руку с ножа. Клинок скользнул обратно в ножны. Расширенными глазами он уставился на Лето. Каждый сиетч хранил свой тайный ритуал посвящения в друзья, но это была неизвестная посторонним сокровенная часть этого ритуала.

Халлек, однако, не выдержал и спросил:

– Так этот сиетч и есть твой конец?

– Я знаю, что ты хочешь от меня услышать, Гурни, – сказал Лето, наблюдая, как подозрение сменяется надеждой на некрасивом лице Халлека. Лето прижал руку к груди. – Этот ребенок никогда не был ребенком. Внутри меня живет мой отец, но он – не я. Ты любил его, и он действительно был благородным человеком, волны его добродетели стремились покорить высокие берега. Он хотел предотвратить войны, но не понимал бесконечного движения жизни, а ведь именно в этом заключается Раджия! Намри знает это. Это движение жизни может увидеть любой смертный. Берегитесь путей, сужающих будущие возможности. Такие пути уводят от бесконечности и завлекают в смертельную ловушку.

– Так что я должен услышать от тебя? – спросил Халлек.

– Он просто играет словами, – мрачно заметил Намри, но в его голосе звучали колебания и глубокие сомнения.

– Я объединяюсь с Намри против моего отца, – сказал Лето. – И мой отец внутри меня объединяется с нами против того, что сделали с ним и его делом.

– Почему? – требовательно спросил Гурни.

– Потому что то, что я несу человечеству, есть amor fati [21], акт конечного самопознания. В этой Вселенной я по добровольному выбору выступаю против любой силы, которая несет унижение человеку. Гурни, Гурни! Ты родился и воспитывался не в Пустыне. Твоя плоть не знает истины, о которой я говорю. Но Намри знает ее. В дикой природе один путь ничуть не хуже, чем другой.

– Я все еще не услышал того, что должен услышать, – сказал Гурни.

– Он выступает за войну, против мира, – произнес Намри.

– Нет, – возразил Лето. – И мой отец в действительности не выступал против войны. В этой Империи мир был пустым понятием, лишенным всякого содержания. Это понятие служило для поддержания одного и только одного образа жизни. Вам приказывали быть довольными. На всех планетах жизнь должна быть устроена по образу и подобию жизни, правила которой установлены законами имперского правительства. Главной задачей учения Священства является отыскание правильных форм человеческого поведения. Для этого они постоянно возвращаются к словам Муад’Диба! Скажи мне, Намри, ты доволен?

– Нет, – слово вырвалось у фримена искренне, без обдумывания.

– Богохульствуешь ли ты?

– Конечно, нет!

– Но ты недоволен. Ты видишь, Гурни? Намри доказал нам мою правоту. Любой вопрос, любая проблема не имеют единственного правильного ответа. Надо допустить расхождения во мнениях. Монолит неустойчив. Так почему вы ждете от меня единственно правильного ответа? Неужели это будет мерилом вашего чудовищного судилища?

– Ты хочешь вынудить меня убить тебя? – мучительно выдавил из себя Халлек.

– Нет, но мне очень жаль тебя, – ответил Лето. – Можешь послать моей бабке весть о том, что я готов к сотрудничеству. Община Сестер выразит по этому поводу сожаление, но Атрейдес даст свое слово.

– Надо проверить его с Вещающим Истину, – сказал Намри. – Эти Атрейдесы…

– У него будет шанс высказаться перед бабкой, тогда он скажет то, что должен сказать, – проговорил Халлек и обернулся к проходу.

Прежде чем выйти, Намри помолчал, потом взглянул на Лето.

– Я молюсь, чтобы мы оказались правы, оставляя его живым, – сказал фримен.

– Идите, друзья мои, – напутствовал их Лето. – Идите и думайте.

Мужчины вышли, а Лето откинулся на спину, ощущая холод жесткого ложа. От этого движения голова, отягощенная Пряностью, закружилась, и мальчик едва не потерял сознание. В этот момент своим внутренним взором он охватил почти всю планету – каждую деревню, каждый поселок, каждый город, Пустыни и оазисы. Все формы, которые теснились в его сознании, несли отпечаток теснейших отношений, связывающих внутренние части этих форм между собой и все формы друг с другом и внешним миром. Он увидел структуру имперского общества, отраженную в физических структурах планет и обществ Империи. В сознании Лето развертывался огромный экран, мальчик видел то, что должен был увидеть: окно, сквозь которое можно было наблюдать невидимые составляющие общества. Увидев это, Лето понял, что каждая система обладает таким окном. Даже система его собственного существа и его все ленной.

Вот чего ищут его бабка и Община Сестер! Лето отчетливо это понял. Его сознание поднялось на новый, более высокий уровень. Лето чувствовал, что прошлое действует в клетках его тела, в множественной памяти, в архетипах, составлявших основу его представлений, в мифах, которые пронизывали все его существо, в языках и в доисторических обломках. Теперь в Лето объединилось все – его человеческое и нечеловеческое прошлое, все жизни, которыми он мог теперь распоряжаться по своему усмотрению, – все это превратилось в высшую цельность. Лето физически чувствовал, как все его существо движется вместе с приливами и отливами упорядоченных нуклеотидов. Обратной стороной его бесконечного существа было строение простейшего животного, в котором акты рождения и смерти спокойно уживаются рядом, но сам он был одновременно бесконечным и простейшим, то есть творением молекулярной памяти.

Мы, люди, есть форма существования колониального организма! – подумал Лето.

Они хотят сотрудничать с ним. Обещание такого сотрудничества отсрочило удар ножа Намри. Взывая к сотрудничеству, они пытаются узнать целителя.

Лето подумал: Но я не принесу им того социального порядка, которого они ждут!

Гримаса исказила лицо мальчика. Он знал, что не является таким бессознательным злодеем, как его отец – раб и деспот одновременно, – но Вселенная может потребовать возвращения к «старым добрым временам».

Отец в его душе попробовал поговорить с сыном, но это был не приказ, а просьба об аудиенции.

И Лето ответил:

– Нет. Мы дадим им сложность мира, чтобы занять их мышление. Есть много способов избежать опасности. Как узнают они, опасен он или нет, если не испытают моей тысячелетней власти? Да, отец мой, мы озадачим их массой вопросительных знаков.

В вас нет ни греха, ни невинности. Все это остается в прошлом. Вина бьет по мертвым, а я – не Железный Молот. Вы – множество мертвых, просто люди, которые совершили в жизни определенные поступки, но память о них освещает мой путь.