С Кинкейд - Дьяболик

«Дошла».

Я замерла на коленях перед императором. Его черные глаза смотрели на меня сверху вниз. Лицо, застывшее в янтаре фальшь-молодости, показалось бы лицом двадцатилетнего юноши, если бы не ледяной, циничный взгляд. Император горой возвышался надо мною. Кожа его протянутых мне рук была мягкой и нежной. Я прижала его пальцы к своим щекам.

Однако в последний момент он вырвал свои ладони из моих и схватил меня за волосы. Лишь каким-то неимоверным усилием мне удалось сдержать инстинктивное желание напасть. Я напомнила себе, что речь идет о жизни Сидонии. И я осталась покорной, словно тряпичная кукла. Он оттянул мою голову назад и впился взглядом мне в лицо.

– Итак, – заговорил император, возвысив голос, чтобы все слышали, – нас посетила Сидония Эмпиреан. Как поживает ваш батюшка?

Вопрос прозвучал беспечно и доброжелательно. Только его железная рука, вцепившаяся мне в волосы так, что затекала шея, говорила: не стоит ждать ничего хорошего.

– Благодарю вас, ваше величество, он здоров, – я очень надеялась, что в моих глазах не отражается холод, разливавшийся у меня в сердце. – Он чрезвычайно польщен честью, которую вы мне оказали, пригласив ко двору.

Губы императора искривились, нестареющее лицо сморщилось в горькой усмешке.

– Это была вовсе не честь, девочка. Твой отец впал в ересь, чем совершил страшный грех.

Позади раздались смешки, заставшие меня врасплох. Я ожидала, что об истинной причине моего визита не будут упоминать вслух. Именно этого ожидала матриарх, она ошиблась.

– Я…

Попыталась сообразить, что бы на моем месте сказала Сидония. Так ничего и не придумав, решила действовать на свой страх и риск.

– Надеюсь, ваше величество, я ничем не оскорблю вас, как это сделал мой отец.

– Посмотрим. Твоя жизнь будет залогом его будущей осмотрительности. – Император внезапно отпустил мои волосы.

Значит, я здесь не для того, чтобы умереть. Я почувствовала сильное облегчение. Император не отрывал глаз от моего лица.

– Скажи-ка мне, грандесса Эмпиреан, кто твой любимый слуга?

Я так и замерла. Любимый слуга? Я никогда не думала о челяди в таком смысле, просто не воспринимала их как людей. Все, что они умели, это подчиняться командам. У челяди не было собственной воли.

– Как же так? – с шутливым укором продолжал император, поднимая меня с колен. – У каждого есть домашние любимцы. У меня, к примеру, их целых три: Живодер, Кат и Злючка.

Впервые я отвела взгляд от императорского лица. Позади трона Рандевальда фон Домитриана стояли двое мужчин и одна женщина. Они в упор смотрели на меня. Их лица были лицами хищников, под кожей бугрились мышцы, воплощая силу и мощь.

Я испытала крайне неприятное потрясение.

Это были дьяболики. Все трое.

Если император планировал устрашить меня их видом, ему это вполне удалось, хотя вряд ли он мог догадаться об истинной причине моего ужаса. Если я с первого взгляда увидела, кто они такие, то и они могли почувствовать, кто я на самом деле. Отсюда и их пристальные, оценивающие взгляды.

В этих дьяболиках было что-то звериное. Они напоминали львиный прайд, затаившийся в засаде. Не исключено, что и во мне они видели нечто подобное. Один из мужчин был смуглым и кареглазым, второй – черноволосым, с ярко-голубыми глазами, женщина чем-то походила на меня, какой я была прежде: белокожая и бледноглазая. Я бы не удивилась, если бы наши генокоды во многом совпали. Вполне может быть, нас создал один и тот же заводчик.

Мой взгляд метнулся назад к императору, сердце бешено колотилось. Вдруг они уже обо всем догадались?

– Я, знаешь ли, питаю к ним слабость, – сказал Рандевальд фон Домитриан, сверля меня глазами. – Так и не смог заставить себя избавиться от собственных дьяболиков, а посему решил сделать для них исключение. В конце концов, я – император, и моя жизнь много ценнее жизни обычного человека.

– Вы совершенно правы, Ваше Величество.

– А теперь скажи нам, кто твой любимый слуга. Ну же, который из них?

Он не мог знать, кто я такая. Просто не мог. Его дьяболики уже убили бы меня, как поступила бы я сама, если бы чужой дьяболик приблизился к Донии. Ткнула в первую попавшуюся челядинку.

– Прекрасно. – Император поманил ее пальцем, и безвольное существо послушно вышло из ряда. – Как ее зовут, грандесса Эмпиреан?

В голове у меня зазвенела пустота, потом, к счастью, я вспомнила.

– Сафьянка. Ее зовут Сафьянкой дан Эмпиреан.

– Передай ей этот нож, – император протянул мне кинжал.

Ничего уже не понимая, я сунула нож в руки челядинке, отметив, что в зале повисла мертвая тишина. В воздухе, словно электричеством, веяло непонятным напряжением.

Император положил ладонь мне на плечо и шепнул в самое ухо:

– Прикажи ей освежевать себя саму. Пусть начнет с рук.

Я покосилась на него, пытаясь сообразить, какую игру он затеял. Почему не приказал сам? Император смотрел на меня, на его вечно юном лице застыла безжалостная улыбка.

– Приказывай, грандесса.

Итак, он желает, чтобы ответственность за то, что сейчас произойдет, легла на меня. Очень хорошо.

– Сафьянка, срежь кожу со своих рук, – произнесла я.

Та повиновалась…

Челядинка завывала в агонии. Император повелел перейти к ногам. Я передала приказ. Кожа Сафьянки свисала окровавленными полосами, слезы градом катились по ее лицу, пока она заживо кромсала себя на кусочки.

Все это время император не сводил с меня глаз. Тут только я поняла: он ждет моей реакции. Меня жестокость не смущала – давала себя знать моя природа, – однако Сидонию происходящее бы привело в смятение, как и любого обыкновенного человека. Однако я почувствовала, что любое проявление страха вдохновит императора на новые трюки. Что бы на моем месте сделала Дония?

Я смотрела на визжащую челядинку, покорно резавшую себя. Ее крики заглушали все прочие звуки. Мой взгляд бессмысленно скользил вокруг, я же пыталась сообразить, какой реакции ждет от меня правитель. Многие из грандов и грандесс выглядели неважно. Одни боязливо отводили глаза, другие смотрели сквозь Сафьянку, словно не видя ее. Очень немногие откровенно наслаждались зрелищем.

Сидония не стояла бы сейчас столбом, наблюдая за мучением беспомощного существа. Она бы принялась кричать на императора и защищать Сафьянку. Собственно, именно поэтому ко двору отправили меня, а не ее. Что же еще могла бы предпринять Сидония. Что?

Ну, во-первых, она бы расплакалась. А я плакать не могла. Просто не умела. Таким образом, мне оставался один-единственный выход. Я закатила глаза и расслабила мышцы так, чтобы мое тело осело, будто бы от потери сознания. Тяжелое церемониальное платье лязгнуло об пол. Я лежала совершенно неподвижно, стараясь дышать неглубоко и являя собой картину поверженной хрупкости. По-моему, мне удалось вывести себя за границы жестокости императора и нейтрализовать ее действие. Оставалось лишь надеяться, что это сработает.