Наталья Бульба - И только вера...

— Я собираюсь отправить на станцию два десантных катера, — послушно повторила я, не пропустив довольной ухмылки Дарила.

— Это — самоубийство, — ровно произнес молчавший до сих пор Аронов.

— Это не все? — Джориш смотрел на меня изучающе.

— Далеко не все, — подтвердила я, направляясь обратно к тактическому столу. «Прикосновение» к Дарилу обдало кожу под грубой тканью рабочего комбинезона легкой изморозью, но это лучше, чем столкнуться с бывшим лиската Храма Судьбы. — Во время войны с Союзом вы использовали подразделения смертников, — «выудив» из системы нужную мне запись, перебросила ее на поднятую внешку.

Мне не надо было видеть, это было… в исчезнувшем с годами детстве, в потере, изменившей меня раз и навсегда.

Крейсера, транспорты, катера и юркие, небольшие, под завязку нашпигованные системами активной защиты боты. Они появлялись внезапно, бились до последнего живого, уничтожая все, до чего удавалось дотянуться, и оставаясь там, где смерть танцевала на их костях.

Воины с кодировками Храма Судьбы, для которых небытие становилось избавлением от выбранной не ими жизни…

Врывались роем, разрывая охранение. Продирались к корпусам наших кораблей, вбивались в них, крича непонятное, но такое завораживающее: «Ши ар! Ар Химару!»

— Основные потери флот тогда нес именно по их вине, — закончила я, стараясь не смотреть на наполненную этим самым воплем картинку и не позволяя голосу сорваться в те дни… в ту ненависть.

К ним… К нему!

— Ши ар. Ар Химару, — Джориш вновь оказался у меня за спиной.

— Вперед! В вечность! — перевела я, заставив себя не заметить, как подобрались, напружинились парни.

Память она такая… сколько должно пройти поколений, чтобы забыть?!

— Мы возродим «Ши ар химару», — «приняла» я колючий взгляд Аронова. Он, как и я, наполовину осиротел во время того конфликта.

Отбросив все, что не имело отношения к делу, переформатировала объемку, подтащив базу ближе к себе:

— Стрэк выйдет из погружения на минимально возможном удалении от ТЗС, — очертила ладонью приблизительный сектор, — сбросит катера, передав управление ими Дальниру и Тсерре, и уйдет. Позывные на открытой волне, в эфир выдадим что-нибудь истерическое.

— Маздай… — Юл едва дождался, когда я договорю. — Должен умереть…

— Маздай-один, маздай-два… — тут же подхватил Ангел. Ухмылочка на его лице с каждой секундой становилась все кровожаднее.

— Загрузим «умницами»*, минами-ловушками… — не задержался со своим предложением Валечка.

— На Стрэках стоит ИР, — задумчиво свел брови к переносице Аронов. — Если Андрей с Виталием начнут одновременно с нами…

— У Алябьева нет ТЗС, — едва ли не обиженно протянул Юл.

— Зато у него есть транспорт поддержки, под завязку забитый топливными модулями, — слегка «успокоил» его Шураи. Потом поднял на меня взгляд… — Знаешь, капитан…

Я — знала, оставалось услышать, что думал по этому поводу адмирал Соболев.

Последнее слово было за ним…

* умница — тактическая ракета, оснащенная мини ИИ.

* скол — имеющая плотность визуальная проекция. Средство коммуникации с эффектом полного присутствия.

Восемнадцать часов на отдых. Двадцать два до начала операции…

Какое бы решение не приняли в Штабе, нам предстояло действовать. Как? Это был уже другой вопрос.

— Что тебя беспокоит?

— Все! — честно ответила я, вновь запуская последнюю запись симулятора.

Схемы подхода к планете отработаны со всеми возможными и невозможными вводными, но… Как оно произойдет в реальности, могло знать только время.

— Это — неуверенность?

Мне пришлось оглянуться, чтобы посмотреть на Джориша.

В командном только он и я… Ну и вездесущий Дальнир, но этот, как и обещал, на мои взаимоотношения с мужчинами «закрывал глаза».

Чувствовал ли что-нибудь при этом? Одна из немногих тем, которых мы с ним не касались.

— Это — понимание, что на одном азарте и кураже нам до «Эссанди» не добраться, — ровно ответила я. При других обстоятельствах может быть и сорвало, при этих…

Вымороженная… Выжженная…

Это было обо мне. Или я опять ошибалась?!

Я не была святой…

Впервые влюбилась, когда только исполнилось одиннадцать. Он — Иракли Рэйз, капитан среднего, приданного специальному подразделению контрразведки, которое возглавлял тогда отец. Я — наивная девочка с длинными косичками и большими голубыми глазами. Снежинка, как он меня называл.

Маленькая снежинка…

Рэйз погиб в тот же день, что и мама. В последний день войны…

О том, что именно его я «представляла» своим мужем, Иракли так и не узнал.

В следующий раз эта напасть настигла меня во время летной практики после четвертого курса Академии. И опять, как усмешка судьбы, капитан. Юрай Никольски… Невысокий, с жесткими, крепкими плечами. С сильными ногами, которыми он вжимался в плиты командного, как необъезженного жеребца подчиняя себе пограничный крейсер. С короткой стрижкой ежиком, по которому мне так хотелось провести ладонью.

Я до сих пор не забыла его беспросветный взгляд и холодное, тут же выставившее между нами стену: «Позволишь вспомнить, что ты — баба, вылетишь с базы…».

Почти три месяца Никольски гонял меня с вахты на вахту, наказывая за малейшую неточность, спрашивая не как с курсанта — как с опытного помощника капитана.

Что и кому пытался доказать…?

Похудела я тогда до жестко обтянутых мышцами костей, высохла, став похожей на тень, но продолжала держаться, цепляясь за Устав, как за свое спасение. Бесприкословно выполняла каждый приказ, каким бы нелепым он ни казался, своим смирением доводила Юрая до исступленного, выглядевшего со стороны как самоистязание, бешенства, но не давала ему ни шанса.

Никольски сдался сам, придя в медотсек, куда меня отправили после очередного задания прямо с мостика. Пришел, сел рядом с модулем, в который поместили, взял за руку…

Не было слов, не было обещаний, лишь десять дней безумства, в котором я узнавала, что значит, быть женщиной.

Все прошло, стоило вернуться в Академию.

Наверное, это была не любовь, раз расстояние и учеба смогли так легко изгнать Никольски из моего сердца.

Следующим оказался Дарил, но эта влюбленность переросла в дружбу не успев стать любовью, навсегда вбив в душу разницу между одним и другим, и сделав той, кем была всегда, прячась за внешней хрупкостью.

Стервой! Белокурой бестией!

Так оказалось даже лучше. В том мире, где мы с ним выживали, второе ценилось значительно дороже первого.

Потом — Тарас, Стас, Валечка, Костас… Я влюблялась в своих парней по очереди, но «капитанский» взгляд, оценивающий не только по внешней фактуре, но и по последствиям собственных необдуманных поступков, не позволял зайти дальше, чем осознание, что каждый из них был лучшим.