Альфред Элтон Ван Вогт - Миссия к звездам

— Кажется невероятным, — начал кот, — что вы, интеллигентный человек, никогда не понимали этой характерной черты всех человеческих существ. — Он живо повернулся и выпрямился. — Ну, хватит. Я выполнил все условия, которые передо мной стояли: прожил некоторое время, не вызвав ни у кого подозрений, рассказал одному местному жителю, кем я являюсь на самом деле. Теперь мне остается только послать домой характерное творение вашей цивилизации — а затем я могу отправляться дальше по своей долгой дороге домой… в какое-то другое место.

Вздрогнув, я рискнул спросить:

— Надеюсь, это творение — не Силки?

— Мы редко выбираем подлинных жителей планеты, — ответил кот, — но когда все же поступаем так, то даем им вполне достаточную компенсацию. В его случае это практическое бессмертие.

Внезапно я почувствовал отчаяние. У меня в запасе оставалось всего несколько секунд. И вовсе не потому, что испытывал по отношению к Силки какие-либо чувства. Он стоял, словно пень, и не имело никакого значения то, осознает ли он все происходящее и забудет ли он об этом впоследствии. Тут мне пришло в голову, что кот узнал что-то о врожденных чертах человеческой натуры, которые я, как биолог, должен знать.

— Ради Бога, подождите! — воскликнул я. — Вы ведь еще не все объяснили мне. Что же это за основная черта человеческой натуры? Да та почтовая открытка, что вы мне послали. И…

— Я дал вам все необходимые подсказки. — Существо начало поворачиваться. — И какое мне дело до того, что вы не можете понять это. У нас, студентов, есть свой Кодекс, вот и все.

— Но что я сообщу миру? — в отчаянии спросил я. — Неужели вы не оставите человечеству никакого послания, нечто…

Кот снова посмотрел на меня.

— Если можно, не рассказывайте никому и ничего!

На этот раз, отвернувшись, кот уже не оглядывался.

Я, вздрогнув, увидел, как туманный огонек над головой Силки начал расширяться, расти, становясь ярче. Потом он начал пульсировать в каком-то спокойном ритме. В этом мерцающем огне кот и Силки превратились в туманные фигуры — тени, падающие на костер.

Неожиданно эти тени начали исчезать, и вскоре и туманный огонек начал затухать. Постепенно он опустился на землю и несколько секунд тихо угасал во все сгущающейся темноте.

Силки и инопланетное существо исчезли без следа.

Сидящие вокруг стола в баре молчали. Наконец Горд бросил свое: «Угу!», а Джоунс в своей самоуверенной манере спросил:

— Вы ведь, конечно, разрешили проблему почтовой открытки?

Худощавый профессор кивнул.

— Мне так кажется. Упоминание на открытке о временной разнице и было той подсказкой. Открытка была отправлена после того, как Силки выставили в качестве экспоната в школьном музее кошачьего народа, но из-за разницы во времени передачи она прибыла до того, как я узнал о появлении в городе Силки.

Мортон привстал из глубин своего кресла.

— А как насчет основной характерной черты людей, внешним проявлением которой является религиозность?

Незнакомец махнул рукой.

— Силки выставлял напоказ по сути не уродцев-мутантов, а самого себя. Религия — форма самодраматизации перед Богом. Любовь к самому себе, самолюбование — в некотором смысле это способ показать себя… и поэтому инопланетное существо и смогло долго находиться среди нас незамеченным.

Кэти откашлялась и заметила:

— А как ваши успехи на любовном фронте? Вы женились на Вирджинии? Ведь вы профессор биологии в университете штата, верно?

Незнакомец покачал головой.

— Был, — ответил он. — Мне следовало последовать совету кота. Но я решил рассказать о том, что случилось. Меня уволили через три месяца, и я не скажу вам, чем я сейчас занимаюсь. Весь мир должен узнать о слабости человеческой природы, которая делает нас такими уязвимыми. Вирджиния? Она вышла замуж за пилота одной крупной авиакомпании, то есть попалась на крючок его версии самодраматизации.

Он встал.

— Что ж, полагаю, мне пора. Я должен посетить этой ночью еще множество других баров.

Когда он ушел, Тед на несколько секунд перестал напускать на себя обычный глупый вид.

— Ну вот, — начал он, — у этого типа в самом деле поехала крыша. Только представьте: он собирается рассказывать эту историю сегодня ночью еще не менее пяти раз! Какая замечательная выдумка для того, кто хочет быть в центре внимания!

Мира захихикала, а Джоунс начал говорить с Гордом в своей привычной манере всезнайки. Горд повторял свои «Угу!» через каждые несколько секунд, словно он слушал Джоунса. Кэти положила голову на стол и пьяно захрапела. А Мортон еще глубже погружался в своем кресле.

— Женитьба, — говорит Терри Мэйнард, когда он благодушно настроен, — дело святое. Уж я-то могу так утверждать! Я был женат дважды, один раз в 1905 году, а другой — в 1967. С таким багажом времени можно утверждать подобное.

После этих слов он ласково глядит на свою жену Джоан. Она закуривает сигарету и, откинувшись на спинку кресла, бормочет:

— Терри, никак не можешь угомониться. Опять принялся за свое?

Она отхлебывает из своего коктейля и, взглянув невинными голубыми глазами на гостей, продолжает:

— Терри собирается рассказать вам историю нашего романа. Если вы уже слышали ее раньше, сандвичи и остальная закуска ждут вас в столовой.

Двое мужчин и женщина встают и выходят из комнаты. Терри кричит им вслед:

— Люди смеялись над атомной бомбой — пока она не упала им на головы. И кто-нибудь однажды поймет, что это не просто сочиненная мною любовная история. Это реальный случай, который может произойти со всяким. Когда я представляю себе скрывающиеся здесь невероятные возможности, меня пронзает жуткая мысль, что взрыв атомной бомбы — тусклый огонек в бесконечной тьме по сравнению с ними.

Один из оставшихся мужчин изумленно произносит:

— Что-то ничего не могу понять. При чем тут атомная бомба — к вашей женитьбе в 1905 году, равно как и ко второй, если отбросить в сторону то раздражение, которое может испытывать ваша очаровательная жена от того, что не имеет возможности вонзить свои длинные ноготки в прелестную кожу своей предшественницы?

— Сэр, — говорит Терри, — вы говорите о моей первой жене… да почиет она в мире!

— Никогда, — объявляет Джоан Мэйнард. — Никогда я бы не снизошла до такого!

Впрочем, затем она, устроившись поудобнее, воркующим голосом произносит:

— Продолжай, Терри, дорогой.

— Когда мне было десять лет, — начинает ее муж, — меня приводили в восхищение старинные часы моего дедушки, висевшие в холле, — вы все можете взглянуть на них, когда будете уходить. Однажды, когда я открыл дверцу внизу и принялся раскачивать маятник, я увидел на корпусе какие-то числа. Они начинались в верхней части длинного стержня — первое число было 1840, а потом тянулись вниз, друг за другом, вплоть до самого низа. Последним числом было 1970. Это случилось в 1950 году, и, помнится, я был удивлен, увидев маленькую стрелку на хрустальной гирьке, которая указывала прямо на отметку 1950. Мне показалось, что я сделал великое открытие и понял, как работают часы. Когда возбуждение прошло, я, конечно же, начал забавляться с гирькой, и помню, как она скользнула к отметке 1891.