Unknown - Венок Альянса (СИ)

…Полно, в этом и дело, что не мог. «Мы, нарны - воины с рождения и до последнего вздоха, - проговорил как-то Андо, на одном привале, где они пересеклись, во время центаврианской кампании, это было уже после гибели Кристиана, - мы знаем, что такое борьба, что такое потери и жертвы. Что такое честь, которая превыше любой крови, любых страданий. Мы поднимаемся и идём в бой, имея столько ран, сколько не получит ни один из вас, потому что умрёт на половине их числа. И не про телесные только раны я говорю. А вы - раса прирождённых господ. А что такое господин? Это тот, кто умрёт с голоду, потому что без слуг не сможет сделать себе бутерброд. Вы рыхлые и изнеженные, поэтому конечно, вы тяжело переживаете потери… Вернее, делаете вид, что переживаете. Вам так нравится ковыряться в своих переживаниях, ну и конечно, при этом прилично и правильно сделать вид, что переживаете вы не только из-за самоё себя». Сказал без всякой ненависти, вообще без особых эмоций, как констатацию факта, спокойно глотая приготовленный Лаисой чай.

«Так ли уж ты прав, Андо? А может, это ты прикрывал нарнской героикой тот факт, что просто не научился жить и любить?»

– Да как эта проклятая печь разжигается? Не знаешь, может быть, эти телепаты были немножечко техномагами и знали нужное заклинание? …А, нет, всё в порядке, это не они техномаги, это мы два идиота. В ней просто кончилось горючее. А индикатора у неё нет… Для догадливых…

Дэвид раскрыл планшет с картой.

– Надо бы прикинуть, сколько всего нам надо обойти. За сегодня нам главное успеть Йедор, ночевать, скорее всего, останемся здесь. Но остальные-то поселения меньше… Ближайшие – Лапландия, Гренландия… Через пролив – Аляска и Йотунхейм… Севернее всего – Валенова Кубышка… Не спрашивай меня, почему так назвали, самому интересно… Я и от остальных-то названий в шоке… Впрочем, не думаю, что нам надо обходить их все, достаточно пока Йедора, Лапландии и Гренландии, остальное они освоят по мере…

Невозможно не возвращаться, невольно, мыслями к событиям тех давних, как будто в другой жизни, дней. Здесь они сидели, когда в первый раз, в сопровождении Дамира, приехали сюда… Вот здесь сидел он, когда дети трогали его брошь и убеждали его, что он не наследник родительского проклятья. А там сидел Дэвид, когда… Кажется, на ледяном полу чернеет след от пролитого им чая, протёкшего в стыки термопокрывал…

Сейчас-то здесь уж точно не было жарко, однако от воспоминаний бросало в жар. …Потрясённо-пришибленный, едва не вжавшийся в пол Дэвид, образы отца и матери сквозь ореол охватившего всё существо возбуждения, голос в голове: «Что вы чувствуете, Винтари?». Не хотелось думать, как много знал уже тогда о нём этот странный телепат – не хотелось, но не получалось не думать. «Между нами больше общего, чем вы думаете, позже вы поймёте это». Позже – не сейчас ли?

– Молодец, Диус!

– А? Что?

– Чай пролил, говорю! Ладно б куда-нибудь, а то на спальник!

– А, чёрт… Ладно, не волнуйся ты так, мой же спальник.

– Да как раз мой, но к чёрту детали… Успеет ли он высохнуть до ночи? Я боюсь, термопокрывалами тут не обойтись пока…

Спальник до ночи высохнуть не успел. К счастью, спальник Винтари шился, видимо, сильно на вырост, или на кого-то уж очень завидных габаритов, и вдвоём в него втиснуться удалось. После прогулок по морозцу и беготни по множеству прорубленных в ледяных скалах лестниц засыпалось легко и быстро.

– Если подумать, здесь даже очень… ничего… - полусонно пробормотал Винтари, - жаль, мы маловато продуктов взяли. Я б здесь остался ещё где-то на недельку… Хотя, ввиду матушки я б здесь поселился на месяц-другой… Попросив кого-нибудь, кому религия не запрещает врать, сказать ей, что я умер…

– Диус, если… если тебе всё же придётся, необходимо будет… уехать… Я поеду с тобой! Я не отпущу тебя одного! И пусть они попытаются мне запретить!

– Пусть попытаются… Сошлюсь на славный пример покойного императора, который вообще притащил на Приму – нарна…

От непогашенной на ночь лампы по стенам бродили неясные тени, казалось, что узоры оживают, двигаются, переплетаются между собой. Самого момента засыпания Дэвид не засёк – кажется, он как раз размышлял, могут ли здесь обитать призраки. Вроде как, заброшенный город же… Можно ли здесь сейчас услышать тихие шаги, тихие голоса из прошлого? Нет, если разыграется воображение – конечно, можно… Ведь это место хранит столько памяти…

И тут же перед внутренним взором воскрес – ярче и некуда – тот день, тот их первый визит. Дэвид уже видел именно так что-нибудь во сне – словно не своими глазами, и даже не откуда-то сверху, а всеми глазами разом. Он видел себя – склонившего голову, о чём-то переговаривающегося с Дамиром, но видел себя так же как бы и изнутри, видел свои мысли, и это было странно… хотя уже и стало почти привычным за эти месяцы чужих снов. Но так странно и немного страшновато видеть свои мысли не такими, как сам их запомнил, а те слабые, им самим не подмеченные оттенки мыслей, что возвращались разве что во сне. Как искоса, боковым зрением он любуется Диусом, его улыбкой, его чувственными губами… Нет, сложно было отрицать – он всегда любовался им, с тех пор, как осознал это счастье – что у него теперь есть старший брат. Каким взрослым казался он ему даже тогда, когда он только приехал на Минбар, когда ему было столько лет, сколько ему сейчас… Как восхищала его сила, когда он поднимал его на руки – например, когда он подвернул ногу в их прогулке по холмам, или когда они шуточно боролись – каким восторгом было ощущать эту превосходящую силу, думать, что вот таким он сам станет через несколько лет… Сейчас Диус – взрослый мужчина, там, на Центавре, на его рослой, статной фигуре задерживались взгляды красавиц, из его лица исчезла юношеская мягкость, но улыбка осталась той же – мальчишеской, задорной, чувственной, гордой. И словно сместился взгляд – и его обдало, едва не сбив, накрыв с головой, волной эмоций Диуса… Тогда, в тот самый момент, о котором он старался не думать, не вспоминать… Его волнение, его тревога за реакцию младшего, невинного, неготового, сквозь биение собственной плоти под одеждой – стремление защитить его от смущения, неудобства, защитить это минбарское целомудрие, переживания за него – сквозь собственные переживания… Образы отца и матери – сплетённые тела – с таким восхищением, с таким восторгом, с такой немыслимой любовью…

«Он другой, чем мы, - те слова об Андо, - его чувства, желания его души неотделимы от желаний его тела…».

Другой ли?

«Он центаврианин, - слова о Диусе, кажется, Шин Афал сказанные, - для них естественно… стремление к наслаждению, к буйству чувств, к красивым вещам, красивым словам, красивым чувствам…».