Unknown - Венок Альянса (СИ)

Дэвид согласно кивнул. Винтари встал, разгибая окоченевшие ноги и ужасаясь, как же потеря душевного равновесия делает невнимательным к ближнему. Интересно, долго он боролся с мучительными ощущениями, не в силах прервать рассказ друга, напомнить о прозаических вещах типа риска обморожения или застуды? Конечно, пуховики тёплые, но ведь они сидели, а не двигались… Впрочем, кажется, всё не так страшно…

- А вы… вы хотели бы попытаться её найти?

- Зачем? Я не думал об этом. До сего дня уж точно. И, в довершение абсурдности и паталогичности этой истории, я не помню её имени. Это, конечно, можно б было выяснить, в семейных архивах должно что-то остаться. Но обращаться за этим к матери… Но не в том даже дело. Что я ей скажу? Что вообще может сказать центаврианин нарну? Я не могу найти слов для Андо, что говорить об урождённых нарнах… Я помню лишь несколько нарнских фраз, этого определённо недостаточно. И, знаете ли, я слабая натура, раз так боюсь огня.

- По-моему, это нормально - бояться огня, хоть здесь, как никогда, понимаешь зависимость жизни от него, но это огромная сила, смертоносная и разрушительная.

- Вот именно. Если б люди не нуждались в огне, этот страх не был бы так велик.

========== Часть 2. ДЖАТИЛ. Гл. 4 Песни света и тени ==========

И знак был дан, и тучи разогнал,

И оком на меня взглянул,

Очаровал упорством маяка

Светить через века и тьму.

И знак был дан, и душу обогрел

Любовью матери, отца:

«Иди, сынок, и помни знак всегда –

Охранный орден на груди творца».

И знак был дан – опущен меч и лук,

И вздрогнула гитара на груди.

И всё, что свет искомый излучал,

Взошло великим солнцем впереди.

И знак был дан – открыли сердце мне

Навстречу дню сестра моя, мой брат,

И встали мы на полосу огней,

Ведущих до единых светлых врат.

И знак был дан – и тучи разогнал,

И оком на меня взглянул,

Очаровал упорством маяка

Светить через века и тьму.

И час был дан – пройти и провести

По знакам зодиака корабли,

И нотный стан, и светоносный стих,

Чтоб открывать оазисы любви.

И знак был дан, и тучи разогнал,

И оком на меня взглянул…

О. Атаманов

Этот день близился, и радостная нервозность у Винтари всё теснее соседствовала с нерадостной. Это был седьмой день рождения Дэвида, который он встречал с ним вместе, но ведь только этот становился неким рубежом… Что произойдёт в этот день, что откроется? Действительно ли она есть, эта грозящая беда, и если есть – сумеет ли он её предотвратить? Уйдёт ли Дэвид в анлашок? И если да – сумеет ли он сдержаться от того, чтоб умолять его не уходить, не оставлять его? Семь лет – но ему казалось, что он обрёл брата только вчера. Что мало с ним пробыл, мало говорил, мало просто смотрел на него. Он уверовал за эти годы, что они выстроили свой собственный, только их двоих, мир, и теперь ему страшнее всего на свете было остаться в этом мире одному. «Я взрослый центаврианин… Я дворянин, претендент на трон, я должен бы думать о своём месте, влиянии, о том, чтоб представлять род… А я, как маленький мальчик, поверил в свою сказку и могу думать только о ней».

Чтобы отвлечься от тревог, Винтари с вечера взялся помогать Дэвиду на кухне – ритуал приготовления обеда для дня рождения был немного проще, чем для торжественной встречи, но готовить должен был именно именинник. Впрочем, участие помощников разрешалось, чему оставалось только радоваться. Часть блюд были обязательными-ритуальными, остальное варьировалось по желанию. Узнав, что как такового запрета на включение в меню инопланетных блюд нет, Винтари решил приготовить джаботи – центаврианские пирожные, Дэвид готовил их на его день рождения, было волшебно спустя столько лет снова почувствовать вкус родной кухни, тем более такого сложного блюда… Теперь захотелось узнать, сможет ли он сам разобраться в рецепте – никогда прежде он, понятное дело, не готовил.

Минбарские праздники поразили Винтари в самое сердце ещё в самом начале его пребывания здесь.

– Мы не справляем день рождения так, как это принято у землян, - сказал юный Дэвид в канун своего девятого дня рождения, - но конечно, этот день является важным для нас. Мы собираемся за торжественным столом, приглашая тех, кто был с нами в этот год, чтобы вспомнить, что произошло с нами, оценить, что этот год принёс нам, в какую сторону нас изменил. Да, мы дарим друг другу подарки – такие, которые бы символизировали наше отношение к одариваемому. Выражаем благодарность и желаем успехов в учёбе и труде. По такому случаю жрец читает какую-нибудь притчу, наставление кого-нибудь из древних мудрецов.

– Бедные дети, - пробормотал Винтари.

– Ещё мы поём песни.

– Вот это уже интересно…

Реальность, правда, отстояла от того, что мог в этом плане вообразить центаврианин (хотя если честно, минбарцев, поющих застольные песни, он и не представлял, за неимением у них застолий в нормальном смысле, а что представлять - откровенно, терялся. Молитвы? Гимны?). Естественно, пение здесь тоже обязано было иметь глубокий и сверхсерьёзный смысл, иначе у них просто не бывает. Пели в общем случае все присутствующие по очереди, впрочем, отказаться можно было, и это даже не было позором или оскорблением. Шеридан-старший вот, как правило, отказывался, заявляя, что его пение может обрушить птиц с неба и поднять мёртвых из могил. Но Винтари хватило невыразимого восторга услышать, как поёт Дэленн. Он имел возможность в своей жизни слышать много прекрасных голосов, и голос Дэленн, быть может, не был самым сильным и самым хорошо поставленным по крайней мере по центаврианским понятиям, но если какой-то голос действительно стоило представлять, читая легенды о таинственных девах, очаровывавших в древности одиноких путников своим волшебным пением, то это, без сомнения, её. Каждый раз отшучиваясь и препираясь, пела Сьюзен Иванова, её голос Винтари тоже очень нравился, в нём было уже больше «центаврианского», он задевал какие-то смутно осознаваемые струны души. Каждый канун дня рождения Дэвида, Дэленн или Шеридана он думал о том, что в прежней своей жизни редко слышал, как кто-то поёт не на сцене и не в крепком подпитии.

…Словно отзываясь на его мысли, Дэвид сказал:

– В этот раз, Диус, мне хотелось бы, чтоб вы спели.

– Что?!

– Вы не хотите? Просто, я подумал… вы знаете столько наших песен, едва ли не больше, чем многие из нас.

– Дэвид, я пел только будучи пьяным. А здесь мне выпить как-то нечего. В трезвом состоянии я реально оцениваю свои данные и не уверен в благозвучности своего голоса.

– Диус, вы же знаете, дело не в благозвучности. Любой голос, воспевающий прекрасное, приятен вселенной. Вселенная слушает и моими ушами, и мне хотелось бы слышать вас.