Кирилл Тимченко - Пустой мир. Кровь и честь

– К сожалению, не могу назвать вас другом, – еще раз поклонился тристанский барон, – и все же, прошу ваших объяснений по поводу прибытия сюда, барон Гористарский, – ему не терпелось как можно быстрее закончить этот диалог и уже выставить всю делегацию из ворот замка. Не желал видеть Гористарского графа и его протеже Респира сегодняшним вечером, но правила этикета заставляли оставаться вежливым и искать повод для того, чтобы просить их покинуть замок.

– К моему глубокому сожалению, мы вынуждены были отвлечь вас от столь важных дел с совсем небольшой просьбой, на которой очень настаивает мой родственник, герцог Росский, – старый барон взглядом указал на Респира, – сам я приехал, чтобы поздравить вас с помолвкой. И еще приветствовать графа Фларского, который. Как говорят, он тоже почтил этот вечер своим присутствием.

– Кажется мне, я не извещал никого, куда направляюсь, – громко добавил граф обвинительным тоном, и Эдвард не без удовольствия отметил мимолетное выражение растерянности на лице Гористара. Однако старик был слишком хитер, чтобы признавать свою ошибку, как и причину, по которой узнал о его приезде на помолвку.

– Господин, простите своего старого слугу, что не смог сразу выказать вам свое уважение, будучи не приглашенным на этот приятный во всех отношениях вечер, – натянуто улыбнувшись, старый граф Гористар поклонился, – ваша слава, граф, бежит далеко впереди вас самих. И будьте уверены, уже весь Рейнсвальд знает, что вы оказали Тристану большую честь своим визитом в столь важный для барона день.

– Ну, учитывая тот факт, что не прошло и часа, как я ступил на землю Рейсвальда, это говорит о том, что у здешнего дворянства невероятно длинные языки или же слишком большие уши, которыми они узнают слишком много лишнего, – довольно холодно заметил граф, не поддавшись лести. И, как бы между прочим, добавил, – И, кстати, как здоровье моего уважаемого соперника, графа Розмийского? Не поскользнулся ли он еще на той губе, которую в последнее время раскатал гораздо шире, чем подобает серьезному человеку?

– Я передам графу ваши заботы о его здоровье, – вежливо ответил граф Гористар, проглотив колкость не моргнув и глазом, – думаю, граф Розмийский по достоинству оценивает свои шансы, поскольку в наше время слишком многие уже забывают о принципах настоящего дворянина, требуя то, что не принадлежит им по праву.

Старый граф Гористар прошелся по той самой грани, что разделяет придворные фразы с еще легкими оскорблениями, и теперь уже граф Фларского вынужден был пропустить мимо ушей направленное в его сторону замечание. К сожалению, продолжающийся обмен колкостями был прерван самым грубым образом, когда Респир дошел до предела, истощив свое недолгое терпение.

– Да к демону ваши интрижки! – довольно громко рявкнул, выйдя вперед, – можете с ними и потом разобраться! Я приехал сюда только ради одной цели! Я хочу видеть ее немедленно! Куда вы ее спрятали? – он настолько осмелел, что открыто толкнул в плечо своего дядю, чуть не потерявшего весь свой важный и напыщенный вид, запутавшись в меховых накидках и едва сумевшего сохранить равновесие.

Граф Фларский, впервые столкнувшись с такой эмоциональной личностью, как Респир, не смог скрыть своего удивления от увиденного и даже отступил назад, рефлекторно протянув правую руку к рукоятке пистолета, лежащего в кобуре. Только Респир все равно не обращал на него внимания, как, впрочем, и на всех остальных, полностью сконцентрировавшись на стоявшем перед ним Эдварде.

– Не смейте меня обманывать и говорить, что ее здесь нет! Я все прекрасно знаю! Вы перевезли Изабеллу из этой ее вечной тюрьмы, Карийского дворца, где в заточении держали с самого детства, сюда. Думали, что я не смогу найти ее в этом месте! Только все равно вы просчитались! Наши чувства гораздо выше всего этого!

– Простите меня за вмешательство, – наклонившись к Эдварду, прошептал Северед, не отрывая глаз от безумца, продолжавшего кричать на весь замок, – он все время такой или только касательно этого вопроса? Его ведь в клетке держать надо, не выпуская… даже если он дворянин…

– Думаю, его лучше повесить бы надо было, – так же шепотом сказал Эдвард, даже не особо вслушиваясь в тот бред, что, захлебываясь, нес Респир, окончательно отстранивший своего дядю в сторону, – а Гористар, кажется, знал, что именно так все и будет, что меня больше всего и пугает. Старик что-то задумал…

– Дело пахнет порохом, – заметил корсар, глядя на вытаращившего глаза Респира, – помяните мои слова.

– Граф! – уже громче, чтобы перебить вопли Респира, обратился граф Фларский к Гористару, – уймите своего друга, пока наш хозяин не решил выпроводить его!

– Да кто ты такой! – теперь Респир, подавившись очередным посылом к своей чистой любви к Изабелле от того, что его кто-то посмел прервать, впервые обратил на графа внимание, – ты из той же шайки, сговорившейся, чтобы отнять у меня любовь всей жизни! Неужели можно представить себе, что такую любовь разрушит расстояние!

– Она не желает тебя видеть, Респир, – отрезал Эдвард, не желая больше молчать, – и в этом я с ней полностью согласен. И уж тем более она никогда не любила тебя! Перестань орать как пьяный на площади, и попытайся хоть что-то сохранить от своей чести, которую и так уже почти всю растерял! – эфес шпаги приятно охлаждал ладонь, напоминая о данном обещании.

К этому моменту вокруг собралась уже значительных размеров толпа гостей. В Тристанском замке была великолепная акустика, так что вопли Респира слышали буквально все приглашенные, теперь поторопившиеся увидеть причину такого шума. Герцог Росский был тем самым гвоздем программы, какой многие желали увидеть, надеясь на незабываемое зрелище, его безумные его чувства к дочери Карийского рода, какие сам никогда не скрывал, были даже более интересной темой для разговоров и сплетен, чем любовь самого тристанского барона. В действительности, мало кто хотел расстройства помолки Эдварда с Изабеллой, поскольку это один из немногих браков в Рейсвальде, заключенный по любви, а не только по одному расчету, что уже само по себе редкость в политических событиях королевства.

– А ты самый главный из всех злодеев! – герцог Росский, наверное, кинулся бы на Эдварда, если бы Гористар не успел схватить его за плечо, – как ты вообще только можешь думать, будто такая чистая девушка, как Изабелла, может отдать свое сердце такому деспоту, как ты! Она ненавидит тебя! Она писала мне, как ненавидит тебя!

– Писала? – изумленно выгнув бровь, переспросил Северед, увидев, что барон Карийский тоже подошел к ним, – мне казалось, он ее только издалека видел.

– Ну, ему может казаться, что и писала, – пожал плечами барон, исподлобья глядя на Респира, говорившего о его дочери, – не знаю, правда, кто. От моей Изабеллы ему никогда и строки не было написано, могу поклясться своей честью.