Дэвид Вебер - В ярости рождённая

Алисия вглядывалась в его лицо долгое мгновенье, затем отвернулась к отдалённой стене дыма.

Почему-то, в этот момент, этот нарастающий хаос разрушения был намного менее пугающим, чем ответы на вопросы Григория Хилтон.

* * *

– Это – настоящая катастрофа, – говорил с горечью Акос Сальгадо, расхаживая по офису губернатора Альберта. Сам же губернатор, сжав руки за спиной, стоял у окна и пристально смотрел на ту же самую панораму разрушений, которая так поразила Алисию. – Я предупредил Палациос, что её автоматическое стремление к силовым методам решения проблем может только сделать ситуацию ещё хуже, а проклятая сумасшедшая, если вкратце, послала меня в ответ! Клянусь Богом, я добьюсь, чтобы это сука предстала перед военным трибуналом, даже если это будет последняя вещь, которую я…

– Акос, – твёрдым тоном попросил Альберт, – помолчи.

Челюсть Сальгадо отвалилась и он уставился на спину губернатора глазами выброшенной на берег рыбы. В течение по крайней мере трёх секунд это было единственное на что он оказался способен.

– Но... но..., – он попытался вновь взять себя в руки.

– Я сказал, – Альберт развернулся лицом к нему, – заткнись.

Сальгадо замолчал, не понимая, что происходит, а губернатор с мрачным выражением на лице обошёл стол и сел, откинувшись на спинку кресла.

– Это не результат каких-либо «силовых методов» майора Палациос, – заявил он категорически, указывая на окно. – Это – результат нашей глупости.

– Но…

– Мне ещё раз приказать тебе заткнутся?! – тон голоса Альберта приближался к температуре абсолютного нуля, и Сальгадо внезапно почувствовал приступ глубокой паники, поскольку он заглянул в глаза своего патрона и с ужасающей ясностью увидел в них свои политические перспективы.

– Палациос пыталась сказать нам в течение многих месяцев, что кое-что назревает, – продолжал Альберт. – Я думал, что она была неправа. Я думал, что она была паникёршей. Я думал, что так называемые аналитики разведки Жонгдомбы знают местную ситуацию лучше чем она. И, Бог видит, я думал, что ты способен отличить свою задницу от своей головы. Я хочу, ты никогда не поймёшь, насколько я этого хочу, чтобы я смог посмотреть в зеркало и сказать себе, что всё это было исключительно твоей ошибкой. Ты – тот, кто организовывал мой рабочий график, чтобы исключить возможность встречи с Палациос и помешать мне прислушаться к её «паникёрству» и её «паранойе». Ты – тот, кто «терял» её донесения мне. И ты – тот, кто придумал этот блестящий план арестовать Панкарма. Но единственная проблема с возложением ответственности за всё это на тебя, та, что я ясно понимал, что ты делаешь и что я сам позволяю тебе делать это. Я даже соглашался с тобой, несмотря на всё то, что Палациос пыталась сказать мне, что делает меня столь же большим дураком как ты. Нет, гораздо большим, тем, кто закрывал глаза и затыкал уши, игнорируя таким образом все настораживающие признаки. Керуку был абсолютно прав в своём видении ситуации здесь, на Янцзы, а он – в двенадцати световых годах отсюда. Что означает, как это не неприятно признавать, что он был также абсолютно прав в попытке поджарить мою ничего не стоящую задницу.

– Губернатор Джаспер, – отчаянно начал Сальгадо, – конечно всё это ужасно…

– Вон, – сказал Альберт почти спокойно. Сальгадо непонимающе вытаращился на него и губернатор указал на дверь офиса. – Я сказал, «вон». И с момента, как твоё глупое грёбаное лицо окажется с другой стороны этой двери, я не хочу тебя больше видеть. Вообще.

Акос Сальгадо слепо смотрел на него в течение пары ударов сердца, сознавая скоропостижное и невосполнимое крушение своей карьеры. Его плечи поникли и он вышел из кабинета.

– Отступайте! Все назад! – Срывая голос, выкрикивал команды Карсанг Дао Чайава.

Даже сейчас он едва мог поверить в то, как бурно толпа отреагировала, как быстро она собралась и как жестоко она себя вела. Ни одна из виденных им аналитических записок разведслужбы не указывала на это, ни один чиновник планетарного правительства или офицер Ополчения не предполагал, что ФОЯ пользовался столь ошеломляющей поддержкой среди местного населения. Очевидно – все они ошибались.

«И приказ, отданный им Салаке – уговоритьтолпу разойтись – изначально был неверным решением» , – мрачно подумал он. Хотя, положа руку на сердце, даже сейчас, он не мог придумать ничего, что возможно явилось бы «верным решением». Особенно не нарушая требование Чарвы – «рассеять» толпу собственными силами – и при этом запретившему Чайава действовать по собственному усмотрению. В конце концов, для Чарвы оказалось гораздо более важным продолжать «снимать стружку» с Чайавы, чем позволить капитану определиться с текущей ситуацией. Важнее, чем мобилизовать Ополчение. Даже важнее, чем доложить президенту Шангапу о происходящем.

Но Чайава знал и то, что сколь ужасно не ошибался бы Чарва, он точно так же никогда не забудет совет капитана «заткнутся» на то время, что потребуется тому на разгон толпы. Конечно, Чайава и не предполагал, что у собравшихся у гостиницы имеется настолько мощное оружие, но он должен был учесть такую возможность.

Смерть Салаки стала последней каплей. Летящие камни внезапно сменились яростным человеческим потоком и большая часть взвода Салаки оказались столь поражёнными, сколь и ошеломлёнными. Не ожидая ничего подобного, они на мгновенье растерялись. Возможно, это было ошибкой и Чайава. Ведь именно он был тем, кто особо предостерег Салаку от использования огня на поражение. Он знал, что проведёт оставшуюся часть жизни кляня себя за это указание, но правда была в том, что он не знал, не окажет ли это обратного воздействия, не озвереет ли толпа после первых же выстрелов в неё. В любом случае, его люди не стали стрелять. Они попытались отступить, избегая убийства своих сограждан и эти самые «сограждане» смяли их.

Насколько Чайава видел, ни один боец из взвода Салаки не выжил, и он сам не понимал, как ему удалось вывести остальных своих людей из гостиницы. Вывести, пройдя сквозь беснующуюся толпу, которая казалось материализовалась прямо из мостовой. Они вынуждены были прокладывать себе дорогу огнём и он догадывался, что кто-то из его людей даже не попробовал последовать за ним. Он не знал, чем увенчались их усилия присоединиться к толпе, но не сомневался, что некоторые из них наверняка попытались это сделать.

Те, кто последовал за ним, стремились достигнуть какого-нибудь опорного пункта, способного хоть немного прикрыть их от этого смерча. Это было нелегко, на улицах столицы, заполняющихся мятежниками – все большее и большее число из которых были вооружены – выплёскивающих свою ненависть на любого человека в форме. В какой-то момент им удалось соединиться с ротой «Эхо» [кодовое слово для буквы “E” – № 5] , второй из тех двух рот ополчения, которые бригадир Жонгдомба и полковник Чарва удосужились мобилизовать для «обычной» полицейской операции. Но капитан Пэдордж, командир роты «Эхо», настоял на попытке выполнения приказа, полученного от полковника Чарвы – отбить у мятежников «Щит Аннапурны». Именно это, по мнению Чарвы, и обязан был сделать в первую очередь сбежавший Чайава – видимо полковник свято верил в то, что быстрая успешная наглядная демонстрация силы «загонит уличную толпу обратно в её конуру».