Макс Гришин - Проект Орион

— То есть пространство и время по вашему мнению точно такая же идеальная вещь, как цифра?

— Верно. Как бы мы не пытались увеличить пространство, пытаясь найти в нем какие-то недостатки, в лучшем случае мы увидим лишь дефекты в атомах кислорода, водорода, гелия и прочих элементах, которые нас окружают вокруг. Но само пространство, сама эта логическая категория, располагающая в себе все эти элементы, она не имеет дефектов, в ней нет ни трещин, ни червоточин. Как единица, как двойка, как тройка, пространство идеально, под каким бы увеличением и углом мы его на рассматривали.

— Интересная идея…

— Но… это мое мнение! По крайней мере, мне оно кажется не глупее чем то, что предлагают нам ученые, ищущие червоточины. Но, опять же, наука никогда не стоит на месте. В конце девятнадцатого века, живя в ньютоновском мире, никто даже подумать не мог об относительности времени, не говоря уже о черных дырах с их горизонтами событий. А теперь, это признано даже самыми ярыми скептиками. Даже атомарные часы в спутниках систем позиционирования в пространстве делают поправки на относительность времени, иначе наши поездки с навигатором по городу превратились бы в спортивное ориентирование. Наука, вообще, движется семимильными шагами, и кто знает, может через многие годы, когда мы, после этого нашего путешествия, снова ступим на Землю, мне объявят, что я был не прав и что они поймали червоточину и, пока мы где-то там летали, человечество уже давно отправило человека куда-нибудь к Андромеде и что про нас и наше путешествие все давно уже позабыли!

— Когда вы снова вернетесь на Землю, пройдет двадцать два года. Что-то из того, что вы оставили будет прежним, но многое изменится и изменится сильно. Телефоны, компьютеры, автомобили и многое из того, что сейчас кажется привычным, через двадцать с лишним лет будет другим, возможно и вовсе исчезнет, так как будет заменено чем-то совершенно новым. Какие ваши ожидания по тому будущему, в которое вы вернетесь?

— У меня нет каких-то ожиданий. Прогресс, вообще, вещь такая, о которой лучше не говорить заранее, чтобы над тобой не смеялись будущие поколения.

— Я имею ввиду в целом, глобально.

— Если говорить в общем, то хотелось бы, чтобы здесь царил мир и спокойствие. Поменьше ненависти друг к другу. Чтобы человек научился уважать не только себя, не только других людей, но и природу, которая его окружает и которая дает ему все, что у него есть. Очень хотелось бы, чтобы мир, в который мы вернулись, стал в этом плане лучше, безопаснее и предсказуемее. Не хотелось бы выйти из корабля и оказаться в пустыне, выжженной какой-нибудь очередной мировой войной.

— До старта осталось совсем немного. Уже совсем скоро заревут двигатели и ракета оторвет вас от Земли. Какие ваши ощущения перед этим полетом?

— Взволнованно, но под контролем. Сложно описать это ощущение словами, но мне кажется, будто я стою в темноте перед какой-то дверью, я не знаю, что за этой дверью, никто не знает, потому что до этого никто и никогда не открывал ее. Но я вижу свет, прорывающийся ко мне сквозь щели, вижу движущиеся по нему тени. Что-то или кто-то там есть. Я поднимаю руку и медленно берусь за ручку, замок щелкает и я начинаю медленно тянуть эту дверь на себя, еще немного, я уже вижу яркий свет, который бьет мне в глаза и… я вот тут, перед вами!..

— Страшно вам открывать эту дверь?

— Нет, — Виктор с улыбкой покачал головой. — Кто-то рано или поздно эту дверь бы открыл. Я рад тому, что мы первыми дергаем за эту ручку.

— Ну что-ж, наше время с вами закончилось. Я желаю вам успешного старта, хорошего полета и идеального приземления. Через двадцать два года я буду ждать вас здесь, где-то на планете Земля. Надеюсь к тому времени вы расскажите нашей уже изрядно постаревшей и изменившейся публики, что видели вы там, что переживали и ощущали. Возможно там вы найдете то, что мы долго искали в своей Солнечной системе, но так и не нашли — жизнь. Со свое же стороны мы, оставшиеся дома, приложим все усилия, чтобы к вашему возращению, этот мир стал лучше, хотя бы немного.

— Спасибо! — Виктор привстал со стула, улыбка по-прежнему светилась у него на лице, но в этот раз в ней можно было разобрать что-то грустное, какую-то еле заметную тревогу. — Не прощаюсь навсегда, увидимся!

В тишине комнаты раздался звук будильника, и Кораблев вздрогнул. Он не спал. Всю ночь, не смыкая глаз, погруженный в какое-то странное полубредовое состояние, он лежал на спине и смотрел в окно, где над еле колыхавшимися на слабом ночном ветру ветвями, мерцали далекие звезды. Вся его жизнь: его детство, юность, молодость и, наконец, старость, пролетели в эту ночь у него перед глазами, как редкие, проплывающие по темному небу, серые барашки облаков. Но эта ночь закончилась, пронеслась как вся его жизнь, и, наконец, наступил этот день, этот час, этот миг, которого он ждал уже долгие годы.

— Кхм! — он откашлялся, почесал болевшие от долгого напряжения глаза и медленно, кряхтя, спустил на пол свои сухие жилистые ноги. — Сигареты, где же эти чертовы сигареты… — он вытянул руку и в темноте, наощупь, начал водить рукой по поверхности тумбочки, где, как ему казалось, он оставил их вчера, но там их не было, лишь мобильный телефон, да стакан недопитой с вечера воды. — Где же… черт… куда я мог их… а, знаю! — он полез в ящик и тут же нашел у самого края пачку и лежавшую рядом зажигалку. Неловко поднес он ее к груди, пытаясь извлечь одну сигарету, но руки сегодня дрожали и сигареты еле слышно посыпались на пол.

Он бросил пачку в угол, поднял с пола одну из сигарет, засунул ее в рот, щелкнул зажигалкой и через несколько мгновений едкий серый дым пополз тонкой струйкой вверх. Первая пачка, первая за тридцать лет пачка. Тридцать лет. Столько хватило ему, чтобы не курить, столько могла продержаться его воля, его железный характер, его, данные уже покойной жене, обещания. Но сегодня и вчера, все было по-другому. Сегодня был особенный день и сегодня, как никогда до этого, он чувствовал, что имеет полное право курить.

Несколькими большими затяжками он скурил сигарету, допил воду из стакана, поспешно умылся, оделся, сел на дорожку по старой суеверной привычке, и вышел на крыльцо. Уже начинало светать. Было тихо, птицы еще спали, но где-то вдалеке, уже разбуженный чем-то или кем-то, или, так же как и он, не спавший всю эту ночь, заливался своей долгой песней соловей. Кораблев сделал шаг вперед, на влажный от ночной росы асфальт, и посмотрел на часы.

— Уже десять минут пятого, а этот… не известно где… — чувствую поднимавшееся в нем раздражение, он полез в карман за мобильным телефоном, но вдруг знакомый голос окрикнул его откуда-то из темноты.