Василий Гриневич - Зачет по выживаемости

Из-под ног с шумом рванулась к небу полуночная птица. Гриша отпрянул. Вокруг корабля в кронах вдруг поднялась возня, захлопали крылья, послышались свист и протяжные всхлипы. Через полминуты все стихло. Гриша поймал себя на том, что стоит на одной ноге. «Фу ты, черт, действительно «Летучий Голландец», — пробормотал он, пытаясь определить в темноте, где находится корабельный трап.

Неужели рыжий был прав, и это тот самый корабль, который никто не может найти десять лет? Гриша вспомнил «Сент-Мартен» на орбите и сеть, опутывающую планету. Или находили, но никто не смог на нем стартовать обратно? Тогда что выходит? Что все зачетные экипажи находятся здесь, на борту звездоскафа, уже много лет? Да нет, что за вздор? Во-первых, никто на нем никуда не пытался стартовать, а если даже и пытался, то очень-очень давно, иначе лес вокруг был бы весь выжжен стартовым выхлопом. А во-вторых, никаких тропинок нигде, птицы какие-то непуганые под ногами. И в-третьих… И тут Гриша увидел трап.

Трап был самый обычный. Он спускался от невидимого за выпуклостью борта входного люка с высоты семи метров, очевидно, от нижнего кольца иллюминаторов, но не заметил его Гриша сразу не только из-за темноты, а еще потому, что трап был весь, как декоративная беседка, увит буйной зеленью. В ночи, правда, листья зелени казались аспидно-черными с оттенками серого и коричневого. А еще Гриша увидел у подножия трапа остатки костра, и в голове снова зашевелились мысли об аборигенах, зачетниках, которые в незапамятные времена попали на эту планету и уже четверть века, как Одиссей, не могут возвратиться домой; Грише они почему-то представились этакой разношерстной грязной командой оборванцев, неким средним между остатками пиратского экипажа, выброшенного на необитаемый берег, и матросами с «Летучего Голландца». Вот они только что сидели около огня бок о бок: туземцы с заросшими шерстью ушами, состарившиеся курсанты, у ног их лежали не похороненные товарищи, пустыми глазницами уставившиеся в не просыхающее облачное небо. Велась неспешная беседа, а на углях жарилось мясо. И спугнул их, безусловно, крик ночной птицы. Услышав его, Гриши, приближение, они отступили в темноту и притаились за ближайшими стволами. При слове «стволы» у Гриши возникли нехорошие ассоциации, и он невольно замедлил шаг, вглядываясь в темные промежутки между деревьями. Но ничего не было видно в отсвете корабельного прожектора: продолжал тихо сеять дождь, маслянисто поблескивали лужи на бетоне… Ничего. И только когда он подошел вплотную к трапу, то смог понять, что никакой это не костер, а то, что показалось ему тлеющими угольками, — всего-навсего светляки, которые во множестве ползали в траве у самых ступенек. Целая колония светляков. Да и, действительно, какой может быть костер при такой сырости?

Наружный люк звездоскафа поддался неожиданно легко. Совершенно бесшумно створки разъехались в стороны, открыв выходной тамбур. На удивление, он был ярко освещен, и в этом мертвенно-бледном свете Гриша увидел грязные рубчатые следы на дырчатом полу, точно такие, как мог бы оставить он сам, если бы успел получасом раньше зайти в корабль.

— Ребята, — прошептал Гриша. Голова вдруг сделалась пустой и звонкой, откуда-то всплыла и начала вращаться по замкнутому кругу бессмысленная фраза: «В наших палестинах, в наших палестинах, в наших»… Гриша не без усилия стряхнул оцепенение. Неужели все? Кто же здесь? Валентин? Юра? Длинного с Васичем отнесло дальше других к западу. Вряд ли это кто-то из них.

С комбинезона, быстро бледнеющего в ярком освещении, стекали на пол остатки дождя. Гриша прошел в конец тамбура (до чего ж он огромный, как и весь корабль!), лепестки внутренней диафрагмы скользнули в пазы, открыв темную почему-то лестницу, Гриша успел сделать еще одни шаг, и тут сбоку из темноты в его живот уперся ствол лучемета. Ни отскочить, ни уклониться. Несколько секунд Гриша Чумаков стоял неподвижно, привыкая к изменившемуся освещению. Перед глазами плясали цветные круги. Обрывки коротких мыслей смешались в клубок. Поворот без взмаха с ударом в пах? Кто может быть заинтересован в гибели зачетной пятерки? Где же Валентин или Юра? Убиты? А когда цветные кольца перед глазами растаяли, он увидел напротив себя лицо Юры Зайца, очень напряженное и даже какое-то незнакомое, зубы криво оскалены, в уголке губ — слюна.

— Юра, ты что? Это я.

Лучемет медленно опустился.

— С ума сошел? — Гриша с усилием сглотнул. — Убери оружие.

— Извини. — Голос надтреснутый, безумные Юрины глаза начали обретать осмысленное выражение.

— Откуда у тебя лучемет?

— Извини. Впрочем, кажется, я…

— Что?

— Кажется, я уже извинился.

— Что с тобой? — Гриша прикоснулся к дулу лучемета и, сжав пальцы, осторожно потянул на себя. — Ты болен?

— Просто я ожидал увидеть не тебя. Оставь бластер, я не сумасшедший. Не трогай, я сказал!

Гриша отдернул руку.

Юра Заяц отступил на шаг и провел свободной ладонью по лицу.

— А кого… ты ожидал увидеть? Валентина? Или…

Юра метнул быстрый взгляд в открытый тамбур за спину Грише.

— Что за дурацкая мысль?

— Заяц, откуда ты взял оружие?

— Ты один?

— А ты?

Взгляды их встретились. Каждый подразумевал что-то свое под этим вопросом. Присутствовал какой-то второй смысл в обмене этими репликами, кроме явного: кто еще спасся с тобой, и насколько большие шансы у нас остаются сдать зачет? Ну, наверное, такой смысл (со стороны Гриши Чумакова): ты один тут такой ненормальный, или в корабле повальная эпидемия сумасшествия? А со стороны Юры, не совсем понятно… словно с минуты на минуту ждал он какой-то неприятности. Чрезвычайно опасной неприятности.

— Зачем тебе оружие? — повторил Гриша Чумаков.

— Тут его полно. Просто… Ты ничего не поймешь сейчас. Пошли, здесь рядом лифт.

— Это — «Крестоносец»?

— Нет.

— Это ты зажег прожектор над кораблем?

— А ты думал — капитан Немо?

— Постой, так это — не «Крестоносец»?

— Я же говорю, ты сейчас все равно ничего не поймешь.

— А что тут понимать, сволочь. — Гриша стал наливаться яростью. — Я четыре часа полз по вертикальной стене. Сто метров по вертикали, ясно? Я уже десять раз мог погибнуть! Из-за чего угодно: из-за дождя, переменившегося ветра, из-за ничтожной лишней четверти g! А ты…

— Ну все, все. Я же извинился.

— Да ты же, ты, — Гриша набрал воздуха, но так ничего и не смог сказать.

— Ну, я, я. Может быть, хватит об этом?

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Гриша — с нескрываемой яростью и презрением, а Юра… Какой-то страх был в глубине Юриных глаз. Чего-то он явно боялся.

— Ладно, — Гриша первый отвел взгляд, — пошли. Где здесь лифт?