Василий Гриневич - Зачет по выживаемости

Огромная птица с крыльями летучей мыши сорвалась с вершины обелиска и пролетела у нас над головой. Я мог бы поклясться, что у этой птицы было человеческое лицо. Лицо с тремя глазами!

— Не стреляй! — крикнул Алексей.

В сильных чешуйчатых когтях она сжимала черный лучемет. Такие выпускались когда-то для оснащения теневых отрядов. Среди нас такое оружие имел только Валентин Иваненко. Обычные лучеметы имели белое или серебристое покрытие.

Полпути к обелиску мы прошли вброд. Над самой водой, где было высечено подобие огромной девы-сирены, нависавшей позеленевшими каменными выпуклостями над прибоем, прямо из распахнутого в немом призыве рта начинался винтовой подъем на вершину. Со стен, потолка густыми перистыми гроздьями свешивались бледные листья, источавшие в темноте слабое свечение.

— Помоги! — Алексей забросил лучемет на камень, покрытый плотным ковром водорослей, и протянул руку.

Помню, как я нагнулся, помогая Алексею выбраться по скользкому камню из воды, и в этот момент сирена вдруг… закричала. Из темноты распахнутой каменной глотки вдруг плотной волной ударил визг нечеловеческой силы. Через секунду мне показалось, что лопнули барабанные перепонки. Я уже ничего не слышал, только в голове бился и не находил выхода невыносимо тяжелый медный звон. Я оглянулся и едва успел закрыть лицо сгибом локтя. Над головой просвистела стрела. Толчок в грудь, бедро. Стрелы не пробивали комбинезона, однако наносили удары такой силы, что сбивали дыхание. Позже я насчитал у себя на теле двадцать три синяка. Мы отстреливались рассеянным лучом. После каждого залпа пещеру заволакивало удушливым дымом от сожженных листьев.

Они лежали на вершине, Валентин и Гриша, опутанные короткопалыми шевелящимися лианами. Помню, как я сфокусировал луч, чтобы освободить ребят от их осклизлых объятий.

Как мы спускались, я не помню. Когда мы вышли на берег, взошло солнце. На два часа раньше времени. У меня была странная уверенность, что если Юра прошел, то мы тоже сможем вернуться к «Тритону». Помню, как словно из тумана, возник «Тритон». На трапе стояла Лена. Остатки сил я потратил, чтобы помочь Грише Чумакову, который едва переставлял ноги, подняться в тамбур. Все мышцы ломило, как после экстремальных перегрузок. Последнее, что застряло в памяти: Лена в проеме незакрытого люка с лучеметом в руке на фоне изумительного голубого цвета неба, которое невозможно представить пасмурным или зимним.

Мне мало что остается добавить. Помните окончание «Острова сокровищ» Роберта Льюиса Стивенсона? «Мне мало что остается добавить. Мы благополучно вернулись в Англию, но плаванье наше было тяжелым. Нас было так мало, что приходилось работать сверх сил… Каждый из нас получил свою долю».

Каждый из нас получил свою долю. Григорий Чумаков — он же в миру Швейцарец, Валентин Иваненко — он же Философ, диверсант, внук диверсанта, Юрий Вергунов — он же Заяц, Елена Галактионова — она же Красотка, Василий Дробич — он же Васич, Алексей Гопак — он же Длинный на год были отстранены от полетов за самовольное нарушение маршрута. Нами занялась специальная медицинская комиссия, но, насколько я слышал, выводы ее достаточно противоречивы. Дело в том, что сразу после старта с Чарры мы удалили геморадиосорбером у всех из плазмы остатки лития-7. Очевидно, попадание лития-7 в кровь в зоне уплотненной мерности привело к способности, как сказал Алексей, проникнуть в параллельный мир Чарры. Впрочем, я не уверен, что вообще было какое-то проникновение. Позже Алексей выдвинул еще одну идею (я бы сказал, «суперидею») о переселении душ, но она уж слишком фантастична.

Из всех нас шестерых у Юры оказалось наиболее глубокое поражение памяти. Его так долго и безуспешно мучили специальными процедурами, что я начал опасаться, как бы свою карьеру он не закончил где-то на побережье Атлантики в пансионате для вышедших в тираж звездолетчиков. Но все обошлось. По крайней мере, нам тогда так показалось. Еще долго мне потом снились странные сны по ночам. Но и они в конце концов прекратились.

Через год мы снова возвратились к тренировкам и пятого февраля 2192 года стартовали с Базы на двух звездоскафах в сторону Спики. Но об этом другой рассказ.

На Чарру была направлена специальная исследовательская экспедиция. К сожалению, о ее результатах я ничего не знаю.

— у тебя была девушка до меня?

— Была.

— И ты ее тоже любил, как… — Ружена невольно запнулась, — как и меня?

— Да.

— Почему?

— Мне казалось, что мы будем счастливы вместе.

— А со мной? Тебе тоже только кажется , что мы будем счастливы?..

Я молча притянул к себе Ружену и поцеловал.

— Как ее звали?

— Наташа.

— Что, русская?

— Ната Полянски.

— Русская?

— Нет, француженка.

— А почему имя русское?

— Давняя история. Что-то связанное с ее прадедом.

— Что же, она тебе так и не рассказала?

Я пожал плечами.

За распахнутым окном на фоне предрассветного неба темнеют кроны сосен. Ветер мнет их сырыми пальцами, сплетая в фантастические силуэты. Дыхание его такое же сырое и холодит кожу, залетая в спальню, шевелит волосы Ружены на краю подушки. Апрель.

— Что с ней потом случилось?

— С кем?

— Ну… — Ружена снова запнулась, — с Наташей, — Женщины так неохотно произносят имена соперниц.

— Ничего.

— Ничего?

— Просто когда я окончил Академию и подписал контракт, мы начали с ней реже встречаться, а в длительных полетах я понял, что почти не думаю о ней.

— А о чем ты думал?

— Так…

— Ты ее совсем забыл?

Секунду я колебался.

— Нет, вспоминаю иногда.

— Я тебя никуда не отпущу от себя. Ты больше не будешь летать и забывать девушек. Хочешь, я попрошу дядю, чтобы он перевел тебя на Землю? — Она наклонилась надо мной. — Хочешь быть диспетчером космопорта, Нерт?

Я покачал головой.

— Не хочу.

— Почему?

Я промолчал.

— Скажи, Нерт. Я пойму.

— Я пилот, Ружена. Кроме того…

— Что?