Василий Гриневич - Зачет по выживаемости

Была у Ружены еще одна особенность, тоже прямо связанная с защитой от кровопотери.

Спаргинс сначала замялся, а потом посмотрел мне в глаза:

— Может оказаться так, что у вас с Руженой не будет детей. Ружене уже исполнилось двадцать лет, а у нее еще ни разу не было… месячных.

Странный это был монолог. Если отвлечься от деталей — чудовище рассказывало о другом чудовище. И ситуация совершенно не менялась от того, что оба эти существа были рождены на Земле от земных женщин, носили человеческие имена, были похожи на миллиарды других людей (что касается Роя Спаргинса, то лишь отчасти, так сказать, — наполовину), имели человеческие эмоции и считали себя землянами. Они уже давно перестали быть частью Земли, а были… Кем? Оборотнями? (Помилуйте, не во времена же средневековья мы живем!). А были частью Космоса, вторгшегося в пределы Земли.

Если существует равновесие в мире, то вторжение человечества в глубины пространства должно вызывать ответную реакцию — вторжение пространства в глубины человечества, и глубины человеческого микрокосма, в глубины генетических основ. Нетрудно себе представить, что дальнейшая экспансия землян приведет к возникновению в самом их сердце некой «пятой колонны», которая, превысив какую-то критическую массу, превратит человечество… в скопище монстров, которых уже не будут интересовать общечеловеческие ценности, они будут заняты только собой, не будут понимать друг друга, и, вообще, ситуация повторится, как уже было со строителями Вавилонской башни продвижение к небу приостановится в очередной раз. Никакой катастрофы не случится — просто небо станет недосягаемым.

Я с трудом обуздал разыгравшееся воображение. Куда это меня занесло? Ну, Двуликий Янус, ну, девушка-боец, но ничто не указывает на то, что на Земле есть еще, подобные им. Какая-то часть моего существа с готовностью, как чертик из коробочки, тут же пискнула, что есть, должны быть, что это только верхушка айсберга, просто ты о них ничего не знаешь, но я уже взял себя в руки. В конце концов, нет мне дела до всего человечества, меньше всего меня интересует, что с ним будет через сто, а тем более двести лет, пока что никакой приостановки волны звездной дисперсии незаметно: по-прежнему сходят со стапелей огромные спейсфаги, и сверхсовременные звездоскафы Дальней Косморазведки расширяют границы периферии — короче, на мою жизнь работы хватит, а что будет потом… Не слишком ли много мы на себя берем — наряду с господом богом печься о мировых проблемах? Грех гордыни это называется. Нет уж, увольте, это не для меня.

Я не философ, а пилот. Рейс, в котором я начну мудрствовать, а не действовать, станет для меня последним. Меньше всего меня привлекают умозрительные размышления о равновесии добра и зла, времени и пространства и тому подобные сентенции. Все это хорошо для застольных парадоксов. Помню, как Девид поразил меня идеей о том, что количество добра и зла в мире было задано изначально раз и навсегда. И равновесие это невозможно нарушить, как бы мы не старались, превознося технический и моральный прогресс. Поразило меня, в первую очередь, само существование подобных идей, очень далеких от повседневного круга. Трудно представить себе людей, голова которых всерьез занята их решением. Это не для меня. А вот как дальше быть с Руженой?

Проводив Спаргинса, я еще с полчаса побродил по парку. Накрапывал легкий дождик. Собственно, парк — это громко сказано. Так — слегка облагороженный лес с дорожками, посыпанными мелким гравием, и альпинариями на лужайках. Любопытно, кто ухаживает за всем этим? Кроме нас с Руженой здесь больше не было ни души. Или прислуга отпущена по случаю праздников? В глубине парка я нашел скамейку и, смахнув с сиденья водяную пыль, решил, что спешить мне пока некуда. Некоторое время я сидел, рассматривая сквозь просветы в соснах фасад коттеджа. Темнели распахнутые окна на втором этаже. Ружены нигде не было видно. Заснула?

Зачем Спаргинс мне все это рассказал? Чтобы облегчить душу? Приступ откровения? Не похоже. Меньше всего Спаргинс напоминал человека, облегчающего душу первому встречному. Тогда зачем? Можно рассуждать от обратного, что изменилось бы, не получи я этой информации? Некоторое время мысли мои кружили по замкнутому кругу. Дождик прекратился.

Я еще раз перебрал в памяти весь разговор. Сорок парсеков, альфа Эридана, две расы, населяющие Чарру, судьба первой экспедиции на Чарру, вторая экспедиция на Чарру, Рой Аллан Спаргинс и Ружена, и снова Ружена — Институт Физиологии Человека. Что самое существенное было в том, что я услышал? Что? У меня вдруг возникло ощущение, какое бывает перед самым приземлением: вот-вот сейчас посадочные опоры коснутся космодрома, ощущение, когда последняя секунда неопределенности переходит в твердую уверенность. Я еще ничего не понял, но был на правильном пути.

Большую часть времени Спаргинс говорил о Ружене. Те же сведения я мог бы получить и от других людей. Но какой тон был бы у этих сведений? Ведьма, выродок, да стоит ли продолжать? И что бы произошло? А вот что произошло бы по логике Роя Спаргинса, я могу сейчас сказать абсолютно точно. Именно по логике Спаргинса. Я поднялся и не спеша зашагал к дому.

А произошло бы вот что. Конечно, это оттолкнуло бы меня от Ружены. А дальше, очевидно, Спаргинс рассуждал приблизительно так. Если первая экспедиция па Чарру повлекла за собой целый ряд необъяснимых несчастных случаев, каким-то фантастическим образом связанных с земными женщинами, то не может ли женщина, рождение которой связано с этой непостижимой планетой, обратным образом повлиять на судьбу людей, близких к ней? Ведь Спаргинс воспитывал Ружену, жил рядом с ней, и за все эти долгие годы с ним не то что не произошло никакого несчастного случая, по-моему, вообще Рой Спаргинс надеется пережить всех, по крайней мере, левая его половина.

Я почувствовал, что угадал. Если бы я порвал с Руженой, а к этому могла подтолкнуть любая случайно оброненная фраза (чего только не случается, пока бог спит!), завтра или послезавтра кто-то мог бы ляпнуть походя: «А, Ружена Спаргинс, как же, как же…» и дело было бы сделано. Ведь космолетчики вращаются в довольно тесном кругу, где каждый о каждом знает такое, о чем в порядочном обществе стараются не то что не вспоминать, даже не намекать. Космолетчики — народ простой. Ох уж эта святая простота!

Конечно, меня не так просто сбить с толку. И какое мне дело в конце концов до эпитетов, которыми могут наградить Ружену, да я, в общем-то, и сомневаюсь, чтобы в моем присутствии кто-то осмелился назвать Ружену не то что выродком… Но, вот именно, но! Уж очень причудливым образом в этой истории переплетаются нити событий.