Джек Вэнс - Зов странствий. Лурулу (ЛП)

Малуф повернулся к Шватцендейлу: «Как ты думаешь?»

Шватцендейл наклонил голову набок: «Возможны три варианта. Первый вариант: вибрационные стержни разошлись по фазе с новым модулем. Второй вариант: мощность нового устройства недостаточна для двигателя вашей яхты. Третий вариант: модуль неправильно установили, что наиболее вероятно, потому что оборудование такого рода, как правило, само по себе надежно».

«Значит, вы не сможете починить двигатель? Или сможете?» — неуверенно спросил Гарвиг.

Шватцендейл колебался лишь какую-то долю секунды: «Посмотрим, что можно сделать — хотя я ничего не гарантирую».

«Я буду благодарен за любую помощь! — Гарвиг гостеприимным жестом пригласил их подняться по трапу. — Проходите в салон! Я прослежу за тем, чтобы вам подали что-нибудь освежающее. Моя жена, Вермира, готовит превосходный «розовоглазый пунш», не говоря уже о ее заслужившем опасную репутацию «саскадудле»!»

Гарвиг провел астронавтов в салон «Фонтеноя» и познакомил их со своей семьей — в первую очередь со своей супругой Вермирой, модно одетой, хотя уже чуть пополневшей дамой, отличавшейся прекрасной гладкой кожей розоватого оттенка, крупными, но дружелюбными чертами лица и напоминающей небольшое облако шевелюрой золотисто-медового оттенка, завитой легкомысленными кудряшками. За ней последовал сын Гарвига — Мирль — худой и застенчивый, полностью лишенный располагающей к себе общительности, свойственной его отцу. Наконец, повинуясь настойчивому зову Джосса Гарвига, в салоне появилась его дочь Тиббет — зевая и потягиваясь, поправляя на ходу пижамные брюки левой рукой и, в довершение ко всему, лениво почесывая ягодицу пальцами правой. Привлекательная девушка с искорками, тлеющими в глубине глаз, она нисколько не заботилась о взъерошенной копне своих темных волос. По мнению Мирона, она была года на три или четыре моложе его. В первую очередь Тиббет смерила взглядом Шватцендейла, после чего осмотрела с головы до ног Мирона, неопределенно пожала плечами, отвернулась и принялась изучать ногти. Испуганно-приглушенным тоном Вермира настойчиво порекомендовала дочери немедленно вернуться в каюту и переодеться.

Тиббет беззаботно покинула салон и вернулась уже через несколько секунд, все еще в пижамной блузе, но в так называемых «пиратских шароварах», туго обтягивавших бедра, а затем расширявшихся, но подвязанных на лодыжках — такой наряд выгодно подчеркивал преимущества ее фигуры. Мирон решил, что, принимая во внимание все «за» и «против», дочь владельца яхты была достаточно привлекательна, несмотря на ее несколько наигранное пренебрежение к правилам хорошего тона. В любом случае, она его не слишком интересовала, что было только к лучшему, учитывая ее демонстративное безразличие.

Мирль, наблюдавший за происходящим, усмехнулся: «Не обижайтесь! Она просто воображуля и строит из себя Вильмера».

Вермира всполошилась: «Мирль, как тебе не стыдно! Гостям вовсе не обязательно знать такие вещи!»

«В этом нет ничего постыдного, это даже забавно, — возразил Мирль. — У нас были два кота: Вильмер — большой, пушистый и довольный собой, и Тинк — тощий и пугливый. Им давали корм в двух отдельных мисках. Вильмер жадно жрал и всегда заканчивал первый. Взглянув в сторону Тинка, он подходил к его миске, отпихивал Тинка и нюхал его еду. После этого он вставал в такую позу, словно презрительно мочился в миску Тинка, и уходил, а Тинк оставался и огорченно смотрел на еду, которая ему только что нравилась, но к которой теперь он не хотел прикоснуться. Вот и Тиббет тоже строит из себя Вильмера».

«Ага! — воскликнул Шватцендейл. — Ты хочешь сказать, что Тиббет понюхала меня и Мирона, сделала вид, что на нас помочилась, и ушла».

«В сущности».

Мирон и Шватцендейл одновременно повернулись и взглянули на сестру Мирля — та только пожала плечами и усмехнулась.

Гарвиг рассмеялся: «На самом деле Мирль и Тиббет живут душа в душу, хотя со стороны это не всегда заметно. Вермира, что ты нам готовишь?»

«Саскадудль! Потерпите, он уже почти остыл».

Мирон наконец заставил себя на какое-то время забыть о девушке и обратил внимание на салон. На его взгляд, роскошь меблировки и дороговизна хрустальных люстр не оправдывались их функциональным назначением. Джосс Гарвиг явно не был астронавтом или опытным путешественником — скорее его можно было назвать туристом и коллекционером антикварных редкостей, характерных поделок народных умельцев и прочих безделушек, каковыми были заставлены и завалены все полки, застекленные шкафы и столешницы обширного салона. Коллекция Гарвига носила эклектический, даже беспорядочный характер. Некоторые изделия, по мнению Мирона, вполне могли быть проданы за большие деньги, но в совокупности с другими казались частью вездесущего хлама. Приглядевшись, Мирон заметил, что на каждом экспонате был закреплен небольшой ярлык с указанием его происхождения, древности и каких-то других сведений. Прохаживаясь, он обнаружил в глубине салона объект, сразу заставивший его остановиться. На низком каменном постаменте стояла человекоподобная фигура, вырезанная или изготовленная каким-то иным образом из жесткого твердого вещества серо-зеленого оттенка, с глянцевой поверхностью, напоминавшей кремнистый сланец, нефрит или, может быть, хризолит. Массивные плечи сутулой полутораметровой фигуры были шире мощного торса и выдавались вперед. Длинные руки, кончавшиеся огромными ладонями, свисали до колен. Большая голова производила впечатление карикатурной маски со смазанными, искаженными чертами лица.

За спиной Мирона послышался голос Мирля: «Он настоящий. Остальные, пожалуй, еще страшнее».

«Остальные?»

Мирль указал на сумрачный дальний конец салона, где вдоль стены стояли еще три фигуры, похожие на первую: «Что вы о них думаете?»

Мирон ответил не сразу: «Если бы они были мои, я сразу подарил бы их своей тетушке Эстер».

Мирль рассмеялся: «Отец считает их непревзойденными шедеврами человеческого гения. Но это потому, что он — директор отдела закупок Пангалактического музея искусств в Дюврее, на Альцидоне. Теперь вы знаете, почему мы путешествуем по пояс в древнем мусоре». Мирль посмотрел по сторонам: «По большей части все это действительно мусор». Снова повернувшись лицом к статуе, он прибавил: «Но только не эти чудища. Кураторы музея будут в восхищении! Невозможно не признать, что от них исходит какая-то жестокая эманация».

Мирон спросил — почтительно, почти испуганно: «Где вы находите такие вещи?»

«Там же, где все остальное — в древних святилищах, на свалках вымерших городов, среди руин, на раскопках, в частных коллекциях, у аборигенов-гробокопателей. Короче говоря, мы покупаем у всех, кто не прочь торговать или меняться. Иногда мы находим вещи, которые, судя по всему, никому не принадлежат — по меньшей мере мы надеемся, что это так — тогда мы их просто берем с собой! Отец называет это «динамичным подходом к финансированию гуманитарных исследований», — Мирль усмехнулся. — Все это делается во имя науки, искусства или философии — что, с точки зрения моего уважаемого родителя, примерно одно и то же. Он убежден, что, если потребуется, сможет ходить по воде аки по суху и поэтому всегда выходить сухим из воды. И кто я такой, чтобы об этом судить? Может быть, так оно и есть».