Ким Робинсон - Красный Марс

— Напоминает чертову игру в прятки! — горько воскликнул он как-то раз, обращаясь к Майе. — Вы в России играли в нее? Я помню, как играл в прятки со старшими ребятами, дело шло к закату, а из-за бури на море было по-настоящему темно, и вот я бродил по пустым улицам и понимал, что никогда никого не найду.

— Забудь о тех, кто пропал, — посоветовала она. — Сосредоточься на тех, кого видишь. Пропавшие все равно будут следить за тобой. Неважно, видишь ли ты их или нет, отвечают они или молчат.

Он покачал головой.

Затем началась новая волна эмиграции. Он кричал на Слусинского, требуя от него срочно получить объяснения Вашингтона.

— Судя по всему, сэр, лифтовой консорциум поглотила «Субараси», ее активы размещены в Тринидаде и Тобаго, поэтому ей не нужно соблюдать интересы американского правительства. Представители компании говорят, что возможности строительства инфраструктуры теперь отвечают средней скорости эмиграции.

— Черт их возьми! — воскликнул Фрэнк. — Они не знают, что делают!

Он ходил по кругу, скрежеща зубами. Слова тихо вырывались из его уст, собираясь в произвольный монолог:

— Вы видите, но не понимаете! Это как то, о чем говорил Джон: некоторые части марсианской реальности не проходят сквозь космическое пространство — это не только ощущение здешней гравитации, но и ощущение, когда ты просыпаешься в своей комнате, идешь в ванную, а потом по дорожке в столовую. Так и вы понимаете все неправильно — вы надменные, невежественные, бестолковые сучьи дети…

Они с Майей сели на поезд из Берроуза до горы Павлина. На протяжении всей поездки он сидел у окна и смотрел на красный пейзаж, наблюдал, как все вздымалось, а затем понижалось там, где равнины. Окружающий мир то сжимался до пяти километров, то, когда они поднимались, растягивался до сорока, а то и до ста. Фарсида… Ее купол огромен. Словно что-то изнутри него рвалось наружу. Прямо как от нынешней политической обстановки. Да, они сидели на краю купола марсианской истории, и крупные вулканы готовы были вот-вот выстрелить.

И вот показалась она — гора Павлина, гигантская и сказочная, словно сошедшая с картины Хокусая [82] Кацусика Хокусай (1760–1849) — японский художник укиё-э. . Фрэнку стало трудно говорить. Он старался не смотреть на экран телевизора в передней части вагона — но новости все равно почти беспрерывно мелькали по всему поезду то в случайно услышанных обрывках разговоров, то в выражении лиц. Чтобы узнавать новости, смотреть телевизор вовсе не обязательно. Поезд двигался сквозь лес ахеронских сосен — крошечные деревца с корой, напоминающей черную жесть, и цилиндрическими пучками иголок, правда, желтых и осыпающихся. Он слышал, что здесь были некоторые проблемы с почвой — то ли слишком много соли, то ли слишком мало азота, точно они не знали. Фигуры в скафандрах взобрались на лестницу возле одной из сосен и собирали образцы больных иголок.

— Это я, — сказал он Майе еле слышно, когда она спала, — играю с иголками, когда поражены корни.

В шеффилдском офисе он встречался с новым руководством лифта, в то же время начиная новую серию параллельных бесед с Вашингтоном. Как оказалось, Филлис по-прежнему управляла лифтом, оказав «Субараси» помощь при поглощении.

Потом стало известно, что Аркадий находился в Никосии, недалеко по склону горы, и что вместе со своими последователями он объявил Никосию свободным городом, как Нью-Хьюстон. Никосия стала важной отправной точкой для исчезнувших. Можно было проскользнуть в Никосию и никогда больше не всплывать где-либо, так случалось уже сотни раз — так что, очевидно, там существовала некая система связи и передачи, подземная железная дорога, куда ни один внедренный агент не мог проникнуть.

— Давай съездим туда и поговорим с ним, — сказал Фрэнк Майе, когда узнал об этом. — Мне очень нужно встретиться с ним лично.

— Из этого не выйдет ничего путного, — мрачно проговорила Майя. Но, поскольку предполагалось, что там была и Надя, она поехала с ним.

Они спускались по склону Фарсиды молча, лишь наблюдая, как пролетают мимо обмерзшие камни. В Никосии станция открылась для их поезда, словно никто и не думал отказывать им. Но в небольшой группе, встретившей их, не оказалось ни Аркадия, ни Нади; зато здесь были Александр Жалин и Рауль. Уже в здании городского управления они позвонили Аркадию по видеоканалу, и, судя по закату за его спиной, он уже был во многих километрах к востоку. А Надя, как им сказали, вообще никогда не приезжала в Никосию.

Аркадий был таким же, как и всегда, — открытым и расслабленным.

— Это безумие, — сказал ему Фрэнк, обозленный из-за того, что не встретился с ним лично. — Вы не можете даже надеяться на успех.

— Можем, — ответил Аркадий. — Мы надеемся. — Его роскошная красная с проседью борода стала таким же символом революции, как если бы он был молодым Фиделем Кастро, готовым вот-вот ворваться в Гавану. — Конечно, это было бы проще с твоей помощью, Фрэнк Подумай об этом!

И прежде чем Фрэнк успел ответить, кто-то из находившихся за кадром отвлек Аркадия. Они вполголоса перекинулись парой слов по-русски, и затем Аркадий снова обратился к нему.

— Прости, Фрэнк, — сказал он. — Мне нужно кое-что сделать. Я свяжусь с тобой еще, как только смогу.

— Не смей уходить! — закричал Фрэнк, но связь уже прекратилась. — Черт тебя дери!

На линии появилась Надя. Она была в Берроузе, и ее подключили взамен Аркадия. В отличие от Аркадия, она была напряженной, резкой и недовольной.

— Ты не можешь его поддерживать! — воскликнул Фрэнк.

— Нет, — сухо ответила Надя. — Мы не общаемся. Мы по-прежнему держим связь по телефону, как и ты, насколько я знаю, но больше не используем ее напрямую. Незачем.

— Ты не можешь на него повлиять? — спросила Майя.

— Нет.

Фрэнк видел, что Майе трудно в это поверить: Надя не может повлиять на мужчину, не может им манипулировать? Да что с этой Надей не так? Он чуть не рассмеялся.

Ночевать они остались в общежитии возле станции. После ужина Майя вернулась в городское управление, чтобы поговорить с Александром, Дмитрием, Еленой и Раулем; Фрэнку это было неинтересно, он считал такие разговоры пустой тратой времени. Он беспокойно бродил по окраине старого города, по дорожкам вдоль стены шатра, вспоминая ту давнюю ночь. На самом деле прошло всего девять лет, но ему казалось, будто минули все сто. Теперь Никосия казалась маленькой. Парк все еще красиво смотрелся с западной вершины, но его очертания были погружены в темноту, и он едва мог их различить.

В кленовой роще, уже зрелой, он прошел мимо невысокого мужчины, спешившего в другую сторону. Мужчина остановился, уставился на Фрэнка, освещенного уличным фонарем, и воскликнул: