Ким Робинсон - Красный Марс

Сердце Нади упало, когда она услышала это слово. Она ничего не могла с собой поделать. Несмотря на то что у Аркадия было множество друзей и последователей, никто из них, очевидно, не знал, где он находится. И тем не менее она не смогла уснуть в ту ночь, ее желудок стягивался тугим узлом. На рассвете она была счастлива вернуться к самолетам и двинуться в путь. Повстанцы из Бакхёйзена снабдили их таким количеством гидразина, кислорода и замороженного провианта, что они с трудом оторвались от земли.

Их ночные полеты стали казаться какими-то странными ритуалами, словно они изобрели какой-то новый вид паломничества. Самолеты были такими легкими, что их сильно трясло от порывов западного преобладающего ветра. А иногда их сносило то вверх, то вниз на десять метров, отчего нельзя было долго спать даже тем, кто не управлял самолетом, — резкое падение или подъем, и приходилось снова просыпаться в темной тесной кабине и видеть из окна черное небо или беззвездную черную землю. Они почти совсем не разговаривали.

Пилоты сидели ссутулившись, расходуя свою энергию на то, чтобы следить за местоположением другого самолета. Двигатели жужжали, ветра свистели над длинными гибкими крыльями. За бортом было шестьдесят градусов ниже нуля, давление — всего 150 миллибар, воздух — ядовитый, а на черной земле — ни единого убежища в радиусе многих километров. Надя некоторое время сидела за штурвалом, затем отходила в заднюю часть кабины, отворачивалась и пыталась поспать. Щелчки ретрансляторов по радиосвязи, вкупе с общими чертами положения, в котором они оказались, не раз напоминали ей о времени, когда они с Аркадием сражались с бурей на «Стреле». Она видела его, расхаживающего по дирижаблю голышом, с рыжей бородой, смеющегося, окруженного облаком частиц, летающих по гондоле. Затем 16Д вдруг дергался, вырывая ее из сна, и она снова ворочалась с неуютным чувством страха. Она могла бы сесть за штурвал, но Илье хотелось управлять самолетом не меньше нее, по крайней мере, в первые пару часов своей смены. И ей не оставалось ничего, кроме как помогать ему следить за вторым самолетом, который должен был все время находиться в километре по правому борту. Им редко удавалось связаться с другим 16Д по радио, но они контактировали при микропорывах и сводили переговоры к минимуму — к ежечасным выходам на связь или запросы в случаях, если один из самолетов отставал. Иногда глубокой ночью казалось, что они жили так всегда, и трудно было вспомнить, каково было жить до мятежей. И сколько так прошло — двадцать четыре дня? Всего три недели, но ощущение было такое, будто прошло пять лет.

А потом небо позади них стало наливаться кровью, высокие перистые облака становились фиолетовыми, ржавыми, красными, лиловыми, а потом быстро обретали вид металлической стружки в розовом небе; и невероятно разливающееся солнце начинало лучиться над каменистыми уступами, а они беспокойно принимались всматриваться в щербатые, тенистые ландшафты, ища признаки посадочных полос или железных дорог. После той бесконечной ночи им казалось, что они ничего не найдут, но внизу засияла дорога, на которую они могли сесть в случае необходимости. Ретрансляторы тоже можно было определить по карте, так что теперь их курс стал более определенным, чем казалось прежде. И теперь каждый раз на рассвете они замечали среди теней, лежащих впереди, посадочную полосу, идеально ровную и приветливо выделявшуюся своими светлыми оттенками. И они скользили вниз, ударялись оземь, замедляли ход, подъезжали к месту, которое представлялось им наиболее удобным, глушили двигатели и откидывались на сиденьях. И ощущали непривычное отсутствие вибраций, забытую безмятежность.

Тем утром они сели на полосу возле Жемчужной станции, где их встретила дюжина мужчин и женщин, крайне воодушевленных их прибытием, — они обнимали и целовали шестерых путников бесчисленное число раз, при этом смеясь от счастья. Прибывшие сбились в кучу, более настороженные таким приемом, чем в предыдущий раз, когда их с недоверием встречали в Бакхёйзене. Подчеркнутое гостеприимство не отменило, однако, лазерного сканирования запястий для определения их личности; но когда искин подтвердил, что эти шестеро были из первой сотни, раздались радостные возгласы. А когда шестерых гостей провели через шлюз в общий блок, некоторые из местных сразу же подошли к небольшим резервуарам и вдохнули веселящего газа с пандорфином, а потом с глупым видом посмеялись над собой.

Один из них, худощавый, молодо выглядящий американец представился им:

— Я Стив, обучался у Аркадия на Фобосе, когда мне было двенадцать, и работал с ним на Кларке. Большинство наших работало там с ним. А когда началась революция, мы были в Скиапарелли.

— Вы знаете, где Аркадий сейчас? — спросила Надя.

— В последний раз мы слышали, что он был в Карре, но сейчас его нет в сети, и так и должно быть.

Высокий худой американец прошаркал к Наде, положил руку ей на плечо и сказал:

— Мы не всегда такие! — и залился смехом.

— Не всегда! — согласился Стив. — Но сегодня праздник! Разве вы не слышали?

Хихикающая женщина оторвала лицо от стола и крикнула:

— День независимости! Четвертое четвертого!

— Смотрите, смотрите! — Стив указал на телевизор.

На экране возникло изображение космоса, и вся группа вдруг радостно заголосила. Как объяснил Стив, они подключены к зашифрованному каналу с Кларка и, хотя не могли расшифровать сообщения, использовали его как маяк, чтобы направлять оптический телескоп своей станции. Изображение с телескопа выводилось на телевизор в общем блоке, и они видели черное небо и звезды, заслоненные посередине телом, которое было всем знакомо — обтесанный в квадратную форму металлический астероид с тянущимся из него проводом.

— Смотрите! — крикнули они озадаченным гостям. — Смотрите!

Они снова завопили, и некоторые начали неслаженный обратный отсчет от ста. Некоторые вдыхали как веселящий газ, так и гелий и пели перед большим экраном:

Надя заметила, что ее бросает в дрожь. Они считали все громче и громче, пока, наконец, не прокричали:

— Ноль!

Между астероидом и проводом возник разрыв. Кларк мгновенно исчез из виду. Провод, точно осенняя паутина в космическом пространстве, почти так же быстро упал вниз, покинув кадр.

Помещение наполнили бурные крики, по меньшей мере, на мгновение. Но затем некоторые заметили, как Энн припала к коленям, поднеся кулак к губам.

— Он уже должен был спуститься! — кричал ей Саймон поверх их гомона. — Он уже должен был спуститься! Уже прошло несколько недель, как он звонил!