Ким Робинсон - Красный Марс

Он проснулся и, поняв, что спал, одновременно испугался и изумился, а затем тут же снова погрузился в сон. Затем спустя какое-то время очнулся снова, на этот раз насовсем. Никого из тех, кто выпрыгнул вместе с ним из вагона, он уже не видел, хотя некоторые из звезд вроде бы двигались вдалеке и могли оказаться людьми. И никаких признаков самого лифта — ни в космосе, ни на фоне поверхности планеты.

Его ожидание походило на ночь перед свиданием с расстрельной командой, но проведенную в космических грезах. Смерть, наверное, и была похожа на космос, только без звезд и размышлений. Ожидание его томило: он становился нетерпеливым и подумывал о том, чтобы отключить обогрев и покончить со всем этим. Знание, что у него есть такая возможность, немного успокаивало, и он прикинул, что это можно сделать и тогда, когда у него будет заканчиваться воздух. При этой мысли пульс у него подскочил до 130, и он попытался сосредоточиться на планете, что висела под ним. Дом, милый дом. Он по-прежнему находился почти на ареосинхронной орбите уже несколько часов и Фарсида по-прежнему была под ним, хоть и сместилась немного на запад. Сейчас он парил над долинами Маринер.

Часы шли сами собой, и он снова уснул. А когда проснулся, увидел, что перед ним завис небольшой серебристый космический корабль, похожий на НЛО, и от удивления он закричал и начал беспомощно кувыркаться в пространстве. Он лихорадочно попытался вернуть себе управление с помощью двигателя, и, когда ему это удалось, корабль был все еще на месте. В боковом окне возникло лицо женщины — она говорила с ним и указывала себе на ухо. Он включил общую частоту, но ее там не оказалось; он не мог ее найти. Он полетел навстречу кораблю и испугал женщину тем, что чуть не врезался в него. Но ему удалось остановиться и отодвинуться немного назад. Женщина показала жестом: не хочет ли он забраться внутрь? Он неуклюже изобразил круг указательным и большим пальцами, кивнув так горячо, что снова начал кувыркаться. Пока вращался, заметил, как открылись створки отсека за окном в верхней части корабля. Он нашел равновесие и рванулся в сторону отсека, размышляя над тем, действительно ли тот окажется настоящим, когда он туда доберется. Когда он коснулся корабля, из глаз у него выступили слезы; он сощурился, и шарики слезных капель врезались в его забрало, когда он прислонился к нижней створке отсека. Воздуха оставалось всего на час.

Когда отсек был закрыт, а давление в нем отрегулировано, он отстегнул скафандр и снял его. Воздух здесь оказался разреженным, богатым кислородом и прохладным. Дверь шлюза открылась, и он прошел вперед.

Женщины смеялись. На борту их было две, и они были явно довольны.

— Что вы собирались сделать, высадиться на Марс прямо вот так? — спросила одна из них.

— Я был на лифте, — ответил он надтреснутым голосом. — Нам пришлось выпрыгнуть. Вы подобрали еще кого-нибудь?

— Мы больше никого не видели. Хотите спуститься?

Он сумел лишь сглотнуть. Они рассмеялись над ним.

— Как же мы удивились, что наткнулись здесь на человека! Сколько g вам нужно, чтобы было комфортно?

— Не знаю… три?

Они снова рассмеялись.

— А что, сколько вы можете поставить?

— Гораздо больше трех, — ответила женщина, которая звала его из окна.

— Гораздо больше, — усмехнулся он. — А сколько может выдержать человек?

— Давайте узнаем, — сказала вторая и рассмеялась.

Их небольшой корабль начал ускоряться в направлении Марса. Юноша, обессиленный, устроился в гравитационном кресле перед двумя женщинами, задавал вопросы и высасывал воду и сыр чеддер из тюбиков. Они находились на одном из зеркальных комплексов и, когда зеркало разлетелось на множество молекул, сели на этот аварийный корабль. Кроме того, их спуск был осложнен тем, что они находились на полярной орбите и теперь должны были приземлиться в районе южной полярной шапки.

Питер молча впитывал информацию. Потом их сильно затрясло, и в окнах замелькали белые, затем желтые и, наконец, ярко-оранжевые оттенки. Под действием гравитации он вжался в кресло, у него помутнело в глазах и заболела шея.

— Какой же слабенький, — заметила одна из женщин, и он не понял, относилось ли это к нему или к их кораблю.

Затем перегрузка прекратилась, и в окнах прояснилось. Выглянув, он увидел, что они падали прямо на планету в крутом пике и до поверхности оставалось всего несколько тысяч метров. Он не верил своим глазам. Женщины сохраняли корабль в таком положении, пока не показалось, что они вот-вот врежутся в пустыню, но в последний момент выровняли его, и Питера снова прижало к креслу.

— Мило, — заметила одна из женщин, а затем бах! — и корабль уже двигался по напластованной земле.

Снова гравитация. Питер выбрался из корабля вслед за обеими женщинами, спустился по трубе и залез в крупный марсоход, ошеломленный и готовый расплакаться. Внутри оказалось двое мужчин, которые громко приветствовали и обнимали женщин.

— А это кто?! — закричали мужчины.

— О, мы подобрали его там, он спрыгнул с лифта. Он еще немного в ступоре. Эй, — позвала его одна из спасительниц, улыбнувшись. — Мы сели, все хорошо.

Некоторые ошибки не исправляются никогда.

Энн Клейборн сидела в задней части марсохода Мишеля, расположившись на трех сиденьях, чувствуя, как колеса скачут вверх-вниз по камням. Ее первой ошибкой было то, что она прилетела на Марс, а второй — что влюбилась в него. Влюбилась в место, которое все жаждали уничтожить.

Снаружи марсохода планета менялась навсегда. Внутри же главное помещение освещалось окнами на высоте уровня пола, из которых была видна полоса местности, затененная их каменной крышей. Неровная гравийная дорога, тут и там заваленная обрушенными породами. Они находились на трассе Лабиринта, но ее во многих местах усеивали всякого рода валуны. Мишель не объезжал мелкие камни — марсоход двигался со скоростью примерно шестьдесят километров в час, и, когда наехали на слишком крупную глыбу, все подпрыгнули на своих сиденьях.

— Прошу прощения, — извинился Мишель. — Нам нужно выехать из Шанделье как можно скорее.

— Из Шанделье?

— Из Лабиринта Ночи.

Энн знала, что это место было названо так геологами с Земли, знавшими его по фотографиям долин Маринер. Но ничего не сказала. Желание говорить в ней погасло.

Мишель продолжал разговаривать негромким болтливым тоном, словно успокаивая их.

— Здесь есть несколько мест, в которых, если дорога разрушена, мы не сможем проехать на этих машинах. Поперечные уступы от стенки до стенки, огромные скопления валунов, все такое. Как только доберемся до Маринер, все будет нормально, там уже есть всевозможные маршруты по бездорожью.