Ким Робинсон - Красный Марс

Майя поняла, что не может никому рассказать, что кого-то видела, и это в некотором смысле пугало сильнее, чем само происшествие, потому что подчеркивало ее беспомощность. Ее приняли бы за сумасшедшую. Что им оставалось думать? Как он мог питаться, где прятался? Нет. Слишком многие о нем бы узнали — иначе и быть не могло. Но его лицо!

Однажды ночью она увидела его во сне и проснулась в холодном поту. Галлюцинации — один из признаков космического нервного срыва, она прекрасно об этом знала. Такое случалось довольно часто во время долгого пребывания на земной орбите — уже было зафиксировано более двадцати случаев. Обычно люди начинали слышать голоса в непрерывном шуме вентиляции и работающих механизмов, нередко видели напарников там, где их не было, или еще хуже — видели собственных двойников, будто пустое пространство начинало заполняться зеркалами. Считалось, что этот феномен возникал в результате дефицита сенсорных стимулов. И обстановка на «Аресе», с учетом длительного путешествия, без возможности даже посмотреть на Землю, в составе великолепного звездного (некоторые могли бы сказать помешанного) экипажа, была потенциально опасной. Именно поэтому залы корабля оснастили таким разнообразием цветов, текстур, погодными условиями, изменяющимися изо дня в день и из сезона в сезон. И все равно она увидела нечто, чего не могло быть.

И сейчас, когда она шла по кораблю, ей казалось будто экипаж распадается на маленькие, закрытые группы, которые редко пересекаются между собой. Команда фермеров почти все время проводила на фермах, там же на месте ела и спала (вместе, если верить слухам) среди рядов растений. У команды медиков были свои комнаты, кабинеты и лаборатории в торусе В, где они и проводили все время, увлеченные экспериментами, наблюдениями и переговорами с Землей. Команда летчиков готовилась к выходу на орбиту Марса, прогоняя по несколько симуляций в день. А остальные… разбросаны. Найти их было сложно. Когда она обходила торусы, комнаты казались ей безлюднее, чем когда-либо. Столовая в торусе D больше никогда не заполнялась до предела. И опять же, в этих обособленных группках она довольно часто стала замечать споры во время еды, которые затихали с удивительной скоростью. Частные раздоры — но по какому поводу?

Сама Майя за столом мало говорила и больше слушала. Об обществе можно сказать многое по тому, о чем в нем ведут беседы. Здесь почти всегда говорили о науке. На узкопрофессиональные темы: биология, инженерное дело, геология, медицина и все такое. Обо всем этом можно разговаривать вечно.

Но когда число участников разговора уменьшалось до двух или трех, она замечала, что темы менялись. К профессиональным темам добавлялись — или полностью вытесняли их — сплетни.

И сплетни эти всегда касались важнейших форм социальной динамики — секса и политики. Голоса понижались, головы склонялись, сплетни распространялись. Слухи о сексуальных связях становились более привычными, тихими, колючими и сложными. В паре случаев, например, с неудачливым треугольником из Джанет Блайлевен, Мэри Данкел и Алекса Жалина, они становились слишком гласными и расходились по всему кораблю. В других — оставались настолько скрытыми, что обсуждались шепотом и сопровождались острыми, любопытными взглядами. Так, Джанет Блайлевен входила в столовую с Роджером Калкинсом, и Фрэнк вполголоса замечал Джону, чтобы это долетело и до ушей Майи: «Джанет считает, что у нас сложилась панмиксия». Майя не обращала на это внимания, как делала всегда, когда он говорил тем презрительным тоном, но позднее заглядывала в словарь по социобиологии и выясняла, что панмиксия — это группа, в которой каждый самец спаривался с каждой самкой.

На следующий день она с любопытством смотрела на Джанет, что-то сказав о панмиксии: та и понятия не имела, о чем речь. Джанет была приветлива, склоняла голову поближе к тому, кто к ней обращался, и действительно внимала. И улыбалась своей быстрой улыбкой. Но… корабль построен таким образом, чтобы обеспечить достаточно уединенности. Несомненно, на нем происходило больше, чем кто-либо мог знать.

И среди этих тайных жизней могло и не оказаться другой тайной жизни, которую некто вел либо в одиночестве, либо при поддержке немногих, какой-нибудь мелкой группы заговорщиков.

— Ты в последнее время ничего забавного не замечала? — спросила она как-то у Нади в конце их привычного разговора за завтраком.

Та пожала плечами.

— Людям скучно. Думаю, мы уже близко к цели.

Может, в этом и было все дело.

— А ты слышала про Хироко и Аркадия? — спросила Надя.

Хироко постоянно окружали слухи. Майя находила неприятным и тревожным то, что единственная среди них азиатка подвергалась частым обсуждениям — леди-дракон, загадочный Восток… Под научной рациональной корой разума все-таки скрывалось много глубоких и мощных суеверий. Все что угодно могло случиться, все что угодно было возможным.

Даже лицо, увиденное сквозь стекло.

Она слушала с ощущением стянутости в животе, когда Саша Ефремова нагнулась к ним от соседнего столика и ответила на вопрос Нади, что Хироко собирает себе мужской гарем. Это был вздор, хотя связь между Хироко и Аркадием казалась Майе каким-то странным проявлением логики, и она сама не знала почему. Аркадий — яростный сторонник независимости от Центра управления полетами, тогда как Хироко вообще не высказывала своего мнения на этот счет. Но разве она не увела свою команду фермеров в некий мысленный торус куда другим никогда было не попасть?

Когда Саша тихонько сообщила, что Хироко намеревается оплодотворить несколько своих яйцеклеток сперматозоидами всех мужчин на борту «Ареса» и заморозить их в криогенной камере для дальнейшего развития на Марсе, Майя сумела лишь собрать свой поднос и удалиться к посудомойкам, чувствуя некоторое головокружение. Они становились странными.

Красный полукруг вырос до размеров двадцатипятицентовой монеты, и чувство напряжения выросло вместе с ним, будто через час ожидался грозовой ливень, а воздух пропитался пылью и креозотом и был заряжен статическим электричеством. Будто бог войны в самом деле сидел на этой красной точке, поджидая их. Зеленые панели стен внутри «Ареса» теперь покрылись желтыми и коричневыми пятнами, а послеполуденный свет загустел от бледно-бронзовых паров натрия.

Люди часами наблюдали в куполе-пузыре за тем, чего никто из них, кроме Джона, прежде не видел. Спортивные тренажеры теперь использовались постоянно, симуляции проводились с новым энтузиазмом. Джанет носилась по торусам, отправляя домой видео со всеми изменениями, произошедшими в их маленьком мире. Затем бросила свои очки на стол и сложила с себя обязанности репортера.