Ким Робинсон - Красный Марс

Однажды утром, когда они поднялись на высоту, чтобы отправиться дальше, на восточном горизонте возникли три вершины. Они подобрались к Элизию, единственному, кроме Фарсиды, «выпуклому материку» на планете. Он был куда менее выпуклым, чем Фарсида, но все равно заметно выдавался — высокогорный континент в тысячу километров длиной и на десять километров выше окружающей его местности. Как и Фарсида, он был окружен клочками потрескавшейся земли, системами трещин, образовавшихся при его вздымании. Они пролетели над самой западной из этих систем, бороздой Гефеста, наблюдая неземной вид этого района — пять длинных глубоких каньонов, расположенных параллельно, словно следы от когтей, запечатленные в горной породе. Элизий вырисовывался впереди, будто седловидная возвышенность, — гора Элизий и купол Гекаты по краям выступали на пять тысяч километров над окружающим районом. Зрелище было поразительное. Элизий во всех отношениях гораздо крупнее чего-либо, что Надя и Аркадий видели прежде, и, пока их дирижабль летел навстречу цели, они на несколько минут лишились дара речи. Они сидели в своих креслах, глядя, как все это медленно приближается к ним. Когда же они заговорили, это были просто мысли вслух:

— Похоже на Каракорум, — сказал Аркадий. — Пустынные Гималаи. Только эти такие… естественные. А вулканы похожи на Фудзияму. Может, когда-нибудь на них будут восходить паломники.

— Они такие огромные, — проговорила Надя, — что трудно и представить, какие же тогда вулканы на Фарсиде. Они же вроде бы должны быть вдвое выше этих?

— Как минимум. Похоже на Фудзияму, как думаешь?

— Нет, она гораздо более покатая. Ты вообще ее когда-нибудь видел? Нет.

Через какое-то время Аркадий предложил:

— Ладно, давай попробуем обойти эту громадину. Я не уверен, что мы сумеем подняться на такую высоту.

И они повернули судно, двинувшись на юг на полной мощности. Ветер, естественно, помогал им, пока они огибали материк. Так «Стрела» полетела на юго-восток в изрезанную горную местность под названием Цербер, и весь следующий день они могли отмечать пройденное расстояние, глядя на Элизий, медленно смещавшийся налево от них. Проходили часы, и массив переместился в их боковые окна, а медлительность, с которой он смещался, лишь показывала, насколько огромной была планета. «Поверхность Марса столь же велика, что и поверхность Земли», — все это знали, но казалось, это были лишь пустые слова. Мурашки на коже, которые вызывал у них вид Элизия, подтверждали то, что они чувствовали теперь.

Проходили дни. Вверх по студеному утреннему воздуху, вперед над неровной красной землей, вниз на закате, чтобы потом болтаться на якоре. Однажды вечером, когда запасы мельниц истощились, они переставили оставшиеся, чтобы сдвинуть кровати вместе под окнами правого борта. Они сделали это без каких-либо обсуждений как само собой разумеющееся, как нечто необходимое при увеличении свободного места, словно договорились об этом заранее. И, двигая вещи по тесной гондоле, они натыкались друг на друга так же, как на протяжении всего путешествия, но теперь намеренно, с чувственным трением, обостряя то, о чем они помышляли все это время, и эти случайные столкновения перерастали в предварительные ласки. Наконец Аркадий разразился смехом и заключил ее в свои медвежьи объятия, а Надя толкнула его на их новую сдвоенную кровать. Они целовались, как подростки, и занимались любовью всю ночь. С тех пор они спали вместе, часто предаваясь чувствам в алом рассветном зареве и черными звездными ночами, слегка покачивая корабль на причале. И лежали рядом, болтая, а когда они обнимались, ощущение полета было более осязаемым и романтичным, чем на любой тренировке, на любом корабле.

— Сначала мы стали друзьями, — сказал однажды Аркадий, — и это все меняет, правда? — Он ткнул в нее пальцем. — Я люблю тебя.

Он словно пробовал слова на вкус. Надя поняла, что он произносил их нечасто, что они многое для него значили, были чем-то вроде обязательства. Для него были так важны его идеи!

— Я тоже люблю тебя, — ответила она.

Теперь Аркадий по утрам ходил по узкой гондоле голым, его рыжие волосы отдавали бронзой, как и все остальное в горизонтальном утреннем свете, и Надя следила за ним с кровати, чувствуя такое умиротворение и счастье, что ей приходилось напоминать себе, что это ощущение легкости, скорее всего, возникает из-за марсианского g . Но она все равно была довольна.

Однажды ночью, когда они засыпали, Надя спросила:

— Почему я?

— А? — Он уже почти уснул.

— Почему я, спрашиваю. В смысле, Аркадий Николаевич, ты мог полюбить любую из женщин в лагере, а она полюбила бы тебя. Ты мог бы получить Майю, если бы захотел.

Он фыркнул.

— Я мог бы получить Майю! Вот это да! Мог бы добиться самой Майи Катарины! Прямо как Фрэнк и Джон! — Он снова фыркнул, и они оба рассмеялись. — Как я мог упустить такой шанс! Вот дурак! — Он хихикал до тех пор, пока она его не стукнула.

— Ладно, ладно. Есть и другие, тоже красивые, Джанет, Урсула или Саманта.

— Да ну тебя, — сказал он и приподнялся на локте, чтобы посмотреть на нее. — Нет правда не знаешь, в чем на самом деле заключается красота?

— Разумеется, знаю, — упрямо ответила Надя.

Аркадий, словно не слыша ее, объяснил:

— Красота — это власть и изящество, верное действие, облегающая тело функция, разум, обоснованность. И очень часто, — он усмехнулся и нажал ей на пупок, — она выражается в форме кривых.

— Кривые у меня есть, — сказала Надя, убирая его руку.

Он наклонился вперед и попытался укусить ее за грудь, но она увернулась.

— Красота — это ты, Надежда Франсин. По этим показателям ты — королева Марса.

— Принцесса Марса, — обдумав, поправила она.

— Да, верно. Надежда Франсин Чернышевская, девятипалая принцесса Марса.

— Ты не из обычных мужчин.

— Нет! — прикрикнул он. — Я никогда и не утверждал обратного! Только до отборочного комитета, конечно. Обычный мужчина! Ха-ха-ха-ха-ха! Обычные мужчины добиваются Майи. Это их награда. — И он рассмеялся, как безумец.

Однажды утром они перемахнули через последние изрезанные холмы Цербера и оказались над плоской пыльной равниной Амазония. Аркадий опустил дирижабль, чтобы установить мельницу в промежутке между двумя последними холмиками старого Цербера. Когда она была на полпути к земле, что-то случилось с защелкой на крюке, и она внезапно раскрылась и упала прямо на основание. С корабля казалось, что она исправна, но, когда Надя оделась и спустилась на тросе, чтобы проверить, выяснилось, что пластина нагревателя полностью отвалилась.

И под пластиной что-то было. Тускло-зеленое нечто с синим оттенком, темное, находившееся внутри корпуса. Она ткнула туда отверткой.