Александр Зорич - На корабле полдень

Август, 2622 г.

Лиловая Башня

Планета Глагол, система Шиватир

Палата на двоих была оборудована – нет, не по последнему слову медицинской науки, а где-то по предпоследнему.

Я знаю в этом толк – ведь бывал и ранен, и тяжело ранен, а в госпиталях всегда есть время поупражняться в приметливости…

Обе кровати стояли изножьями к двери. (Кожемякин как-то говорил, в Большом Муроме такое расположение называют «покойницким», по понятной, в общем-то, причине, но в Конкордии, по-видимому, такого суеверия не было.) А между кроватями громоздились медицинские комбайны, разной степени запыленности мониторы, столы с неряшливыми остатками недоеденных завтраков и какие-то подозрительные коробки с запретительными надписями на фарси.

Там же, посреди этого бедлама, восседал, так сказать, медбрат.

Мое «так сказать» не просто так. Меньше всего ладный, плечистый и породистый манихей с внешностью отлично питавшегося пехлевана (не тот ли это Сиаман, о любовных похождениях которого поведал Сержант?) походил на труженика медицинского конвейера.

Борода по грудь.

Густые немытые кудри.

Одежда в стиле «одинокий ковбой», не то чтобы совсем уж грязная, просто далекая от всякого намека на стерильность.

Измазанные грязью вибрамы на зеленой подошве – в таких удобно ходить по осыпям.

А на шее – красный шарф из набивного ситца, такие я видел на многих учениках Вохура, они незаменимы в условиях сильной пыльной бури…

Сержант поприветствовал медбрата на фарси и представил ему меня.

Я не включал переводчик – ведь в этом вроде не было пока необходимости. Моих приватных запасов фарси хватило, чтобы понять: меня назвали «искренним человеком», «желающим больным добра».

Медбрат просиял – как видно, заждался, пока его кто-то сменит. Он уступил мне свое кресло и энергично засеменил к двери.

Я наконец-то смог не торопясь рассмотреть людей, которые-то, по сути, и привели меня сюда, в эту обитель прикладного свободомыслия.

Тот, что лежал слева от меня, был вызывающе молод, у него было некрасивое худое лицо хронического хорошиста и тощее длинное тело несостоявшегося легкоатлета.

Он глядел на меня немигающим полумертвым взглядом. Вся его фигура выражала болезненную безучастность.

«Это Засядько… Артем», – догадался я.

А второй, тот, что лежал справа, ему было на вид лет пятьдесят пять, мирно спал, густо облепленный датчиками. Пожалуй, он годился мне в отцы.

Лицо папаши было бледным, припухшим и осунувшимся. Я бы даже сказал, у этого лица не было выражения – даже выражения сонной безмятежности. Его руки, мускулистые и густо оволошенные, как у гориллы, бессильно лежали на белом одеяле. «Это наверняка Дидимов-Затонский», – догадался я, припоминая данные из своего планшета.

– Вы тут располагайтесь, Саша… Поговорите пока с Артемом, – Сержант жестом указал на молодого. – Характер у него плохой, но в душе парень добрый и совестливый… Через пару минут он должен прийти в себя, ему только что вкололи пробуждающее лекарство… А я к вам через двадцать минут вернусь. У меня будет к вам, Шура, еще один важный, но, к счастью для вас, совсем короткий разговор.

С этими словами Сержант загадочно улыбнулся. В ту минуту он, согнувшийся как будто в поклоне, походил на хитрована-визиря из исторического романа о простодушном древнем правителе Мириде, его обожала моя возлюбленная Исса…

– Если что, вон та кофемашина исправна. Опытным путем установлено, она делает отличный кофе глясе… Особенно если сахар выставить на половинный.

Не успел я сделать глоток из бумажного стаканчика, как молодой генштабист по имени Артем Засядько пришел в себя.

Это выглядело странновато. Он не то чтобы «открыл глаза» – глаза у него были открыты все это время. Просто в них вдруг появилось выражение нарождающейся осмысленности.

– Доброе утро, – сказал я.

– Доброе, – просипел он.

Затем потянулся. Приподнялся. Обеими руками взъерошил серый ежик у себя на голове.

Повернулся ко мне. Спустил с кровати на мохнатый коврик, к слову далекий от всякой белоснежности, свои длинные ноги (на Засядько была больничная пижама с липучками на спине и аккуратными дырками для датчиков и катетеров, я в такой, конечно, леживал во дни иные).

– Так вы офицер! Боже мой, утро действительно доброе! Будем знакомы! – Он протянул мне прохладную руку.

Я охотно ответил на его полумертвое рукопожатие.

– Александр Пушкин. Гвардии старший лейтенант, истребитель, комэск второго гвардейского авиакрыла. Нахожусь здесь по заданию, связанному непосредственно с вами, товарищ капитан.

– Господи… Как же это здорово! Как здорово! В мой день рожденья! – Артем поглядел в потолок, словно надеялся увидеть прямо там свою натальную звезду.

– Что ж… Поздравляю! – сказал я.

Однако тема дня рождения – неожиданно для меня – развития не получила.

– Как это здорово! Что старший лейтенант! Что комэск! Что родные ВКС… – бормотал Засядько, экстатически зажмурившись. Но потом, словно бы что-то вспомнив, стал вдруг серьезным и поглядел на меня очень требовательно. – Постойте, Александр Пушкин… А есть ли у вас жена?

– Жена? Пока нет! Но есть невеста.

– А сестра?

– Сестра есть. Зовут Полиной, – сказал я недоуменно. – А при чем здесь… это?

– Это важно! Очень важно!

– Что именно важно? – спросил я, призывая к себе на помощь все свое терпение. Ведь общаться с больными, даже когда это не психически больные, задача, требующая стойкости.

– История была! В мае! Вообще-то секретная, но теперь… – Засядько махнул рукой. – Но теперь уже не важно… Ягну… Вы ведь знаете ягну?

Я кивнул. Кто же не знает старика Ягнского?

– Ягну собрались взорвать систему Секунда и сжечь планету Грозный… А начальство решило, что пока есть время, надо с Грозного снять какую-то ценную фауну. Для акселерации, что ли… Я тут не эксперт… Нужен был квалифицированный биолог, и срочно, счет там шел на дни… Было несколько кандидатур. Среди них – Полина Пушкина.

– Это точно моя сестра… Она действительно биолог… Высококлассный! – Меня буквально затопило гордостью.

– Кандидатура Полины была тем более подходящая, что она, по удивительному стечению обстоятельств, в это время как раз находилась на Грозном. Но ГАБ ее персону не утвердило… Решили, что у нее хроническое переутомление, потому что тесты по здоровью у нее были не очень… Вместо вашей сестры штатным биологом экспедиции назначили доктора Афину Железнову…

Я задумался. Не было ли среди подруг и коллег Полины такой вот Железновой? Впрочем, я так мало знал «подруг и коллег Полины»…

– Впервые о такой слышу, – признался я.