Иэн Бэнкс - Выбор оружия. Последнее слово техники (сборник)

Привет, малыш. Ну вот, собирался почитать, а вместо этого пишу тебе. Я все объясню позднее, а сначала маленькая история (терпение – это отчасти для того, чтобы я мог отвлечься, в том числе и от книжки, которую я начал читать, но еще для того, чтобы отметить первые совпадения. Так вот).

Кажется, это был… 1975-й. Нужно проверить по моим дневникам, чтобы сказать наверняка. Я той весной закончил универ и поехал на целое лето автостопом по Европе. В своем сумбурном путешествии я добрался до Парижа, Бергена, Венеции, Рабата и Мадрида. Три месяца спустя я направлялся домой и, побыв немного у тетушки Джесс в Кроули, на оставшиеся деньги купил билет на автобус Лондон-Глазго (выбираться автостопом из Лондона было дьявольски тяжело). Автобус был ночной, и тащился он, представь себе, сто лет по каким-то проселкам. Тогда в автобусах еще не появились видео, мини-бары, стюардессы и даже туалеты. Старая развалюха скрипела и урчала в исхлестанной дождем тьме, останавливаясь у придорожных кафе «Формика» – этих холодных островков света в ночи.

Автобусы, особенно в те времена, предназначались для людей малообеспеченных. Я был заскорузлым, патлатым автостопщиком. Сидел я рядом со стариком в потертых брюках и поношенном твидовом пиджаке – тонкие руки, очки с толстыми стеклами. Перед нами сидела пожилая дама, читавшая «Пиплз френд», сзади – два парня со вчерашним номером «Сан». Неизменный капризничающий ребенок и смущенная молодая мать где-то сзади. Я смотрел, как натриевые фонари убегают назад оранжевыми линиями в линзах капель на стекле, и все время менял позу – то садился прямо на тесном сиденье, то соскальзывал вниз, упираясь саднящими коленями в переднее кресло. В течение первых двух часов я читал какой-то фантастический роман (никак не могу вспомнить название).

Потом я попытался уснуть. Это было нелегко; ты все время проваливаешься в сон и возвращаешься в реальность, никогда не засыпая полностью и не бодрствуя целиком, постоянно чувствуешь клацанье переключаемых передач и скрипучую боль в согнутых коленях. Потом старик начал говорить со мной.

Я принадлежу к необщительным типам – ну, ты знаешь, – и во время путешествия делаю вид, что рядом со мной никого нет. К тому же в те времена я был довольно застенчив (хочешь верь, хочешь не верь), и мне ужасно не хотелось говорить со старым занудой: что у нас могло быть общего? Но он начал разговор, а я не мог ему нахамить и просто отвернуться. Если память мне не изменяет, он указал на фантастический роман, вклинившийся между моей ногой и подлокотником кресла.

– Вы верите во всю эту писанину? – Шотландский акцент, хотя и не очень сильный; может быть, юго-восток или Эдинбург.

Я вздохнул. Ну вот, приехали, подумал я.

– Простите? Вы что хотите сказать?

– Ну, НЛО и всякое такое.

– Да нет. – Я перелистал страницы дешевой книги, словно ища в ней ответ. – Просто люблю научную фантастику. И потом, про НЛО пишут не так уж много. Вот эта книга совсем о другом. А про НЛО я, возможно, и читать бы не стал.

– Ах так. – Он посмотрел на книгу (меня смутила слишком яркая обложка, и я засунул книжку куда подальше). – Вы студент?

– Да. Вернее, нет. Был студентом. Закончил в этом году.

– Вот как. Небось наукой занимаетесь?

– Английским.

– Вот как. Но наука вам нравится?

Уверен, именно так он и сказал. На следующий день я записал большую часть нашего разговора и пару месяцев спустя написал об этом стихотворение – «Джек». Будь у меня те мои заметки, они бы подтвердили, что именно так он и сказал: «Но наука вам нравится ?»

Так мы перешли к теме, о которой он всегда хотел поговорить.

Он – да, звали его Джек – не мог понять, как это люди рассуждают о событиях, случившихся миллионы лет назад. Как вообще человек может утверждать, что то-то и то-то произошло там-то и там-то, тогда-то и тогда-то? Он этого не понимал. Он был христианин, и Библия представлялась ему источником куда как более основательным.

Ты знаешь, что такое тоска смертная? Мы были в дороге уже два часа и даже Нортгемптона еще не проехали, и я был обречен (возможно, до самого конца пути, судя по акценту моего попутчика) сидеть рядом с древним старикашкой, который считал, что вселенная была создана в пять вечера, в 4004 году до нашей эры. Черт бы его драл.

Я был молод и глуп и на самом деле попытался объяснить (я смотрел программу «Горизонт» и иногда перелистывал «Нью сайентист»).

Пусть теперь стихотворение перебьет мой рассказ (пишу по памяти, так что не суди слишком строго).

(В те времена я практически не пользовался рифмой, считая ее лишь одним поэтическим средством в ряду прочих.) Там было что-то еще – рассуждения о «видимости», о туманности мышления и все в таком роде, но я это опускаю, чтобы без дальнейших задержек привести концовку:

Прошлая неделя. Я с основным ядром Литературной творческой группы сидел в поезде-экспрессе. Мы направлялись в Лондон на чтения в Институт современных искусств (Кэти Акер, Мартин Миллар и др.). Я сидел напротив Мо – симпатичного индийца с усиками и очень умного. Почему он выбрал нас, а не Оксфорд или Кембридж – одному богу известно. Я вылил содержимое маленькой бутылочки «феймос граус» в пластиковый стакан и вытащил книгу, которую собирался читать, и тут Мо… напрягся. Я плоховато разбираюсь в телесном языке. Я знаю, что многое проходит мимо меня (понимаешь – я ведь слушаю, что мне говорят), но, такое ощущение, Мо вдруг превратился в ледяную статую, и эти волны холодной враждебности стали накатываться на меня через стол. Другие тоже это заметили и замерли.