Иэн Бэнкс - Выбор оружия. Последнее слово техники (сборник)

– Многие считают, что он был великим политиком, – подала женщина голос из глубин кресла.

Он покачал головой, глядя в свою наркочашу:

– Бейчи оказался не на той стороне. Жаль, но… чтобы стать великим, нужно быть на стороне победителей. И часть величия состоит в том, чтобы знать об этом заранее. Он не знал. Как и мой старик.

– Вот как… – протянула женщина.

– Ваш отец, господин Стаберинде? – спросил мужчина.

– Да. Он и Бейчи… это долгая история, но когда-то, давным-давно, они знали друг друга.

– У нас есть время, чтобы выслушать долгую историю, – весело заметил мужчина.

– Нет, – сказал он, вставая, поставил чашу и стакан и поднял с пола шлем. – Что ж, благодарю за приглашение, но мне, пожалуй, пора. Устал немного, и к тому же меня слегка помяло в автокатастрофе.

– Да, – сказал мужчина, тоже вставая. – Нам очень жаль, что так все получилось.

– О, благодарю.

– Не можем ли мы предложить вам какую-нибудь компенсацию?

– Да? И что же? – Он погладил шлем. – Денег у меня хватает.

– А если мы дадим вам возможность поговорить с Цолдрином Бейчи?

Он поднял глаза и нахмурился.

– Не знаю, нужно ли мне это. Он что – здесь?

Он махнул рукой в сторону двери и гостей по ту ее сторону. Женщина хихикнула.

– Нет. – Мужчина рассмеялся. – Бейчи не здесь, но он в городе. Хотите поговорить с ним? Обаятельный человек и теперь уже не сотрудничает активно с проигравшими. Целиком погрузился в науку. Но, как я уже сказал, обаятельный.

Он пожал плечами:

– Что ж, может быть. Я подумаю. После утреннего происшествия я решил, что мне лучше уехать отсюда.

– Умоляю вас, господин Стаберинде, не торопитесь. Утро вечера мудренее. Вы можете принести большую пользу всем нам, если поговорите с ним. Кто знает, может, благодаря вам он достигнет величия. – Мужчина указал на дверь. – Но я вижу, вы торопитесь. Позвольте проводить вас до машины.

Оба подошли к двери. Моллен отступил в сторону.

– А это Моллен. Поздоровайся, Моллен, – велел мужчина седоволосому. Тот дотронулся до маленькой коробочки у себя на боку.

– Добрый день, – сказал он.

– Видите, Моллен не может говорить. За все то время, что мы его знаем, не сказал ни словечка.

– Да, – сказала женщина, почти целиком утонувшая в кресле. – Мы решили, что ему нужно откашляться, а потому отняли у него язык.

И она то ли хихикнула, то ли рыгнула.

– Мы уже знакомы.

Он кивнул Моллену, чье покрытое шрамами лицо странно перекосилось.

Вечеринка в подвале, где располагалась пристань, шла своим чередом. Он чуть не налетел на женщину с глазами на затылке. Некоторые из гостей обменивались конечностями. У одних было четыре руки, у других – ни одной (эти умоляли поднести им ко рту стакан с выпивкой), у третьих имелась лишняя нога, а кому-то достались руки и ноги от особ другого пола. Одна из женщин прогуливалась взад-вперед с мужчиной на поводке; лицо его освещала дурацкая улыбка. Женщина приподнимала юбку, демонстрируя полноценное мужское хозяйство.

«Под конец все забудут, что у кого было вначале», – с надеждой подумал он.

Они прошли через самую благопристойную из всех групп, где на гостей лились холодные искры от фейерверков. Собравшиеся смеялись и резвились – другого слова ему не приходило в голову – по-обезьяньи.

Ему пожелали счастливого пути. Он сел все в тот же лимузин – правда, водитель был уже другой. По пути он смотрел на огни города, на безмолвные заснеженные просторы и думал о людях на вечеринках и людях на войне. Перед глазами его предстала вечеринка, которую он только что оставил, а потом – серо-зеленые траншеи и заляпанные грязью люди, замершие в нервном ожидании. Он видел людей в сверкающих черных одеждах, хлеставших друг друга бичами, – затем их связывали… и видел людей, привязанных к кроватям или стульям и пронзительно кричавших, когда военные оттачивали на них свои навыки.

Он понимал: ему порой надо напоминать о том, что он еще не утратил способности к презрению.

Машина мчалась по тихим улицам. Он снял темные очки. Мимо проносился пустой город.

Как-то раз (после того, как он провел Избранного по пустошам, и перед тем, как он, изломанный наподобие насекомого, оказался в затопленной кальдере и стал процарапывать знаки в грязи) он взял отпуск. Он даже подумывал: что, если бросить работать на Культуру и заняться чем-нибудь другим? Ему всегда казалось, что идеальный человек – это либо воин, либо поэт, а потому, проведя большую часть в одном из этих полярных (для него) состояний, он исполнился решимости сделать крутой поворот в своей жизни и перейти в другое.

Он поселился в небольшой деревушке в маленькой аграрной стране, на маленькой, слаборазвитой, не знавшей спешки планете. Он нашел себе комнату в коттедже, что принадлежал пожилой паре и стоял в рощице под высокими горными пиками. Он просыпался рано и отправлялся на долгую прогулку.

Окрестности выглядели зелеными и свежими, словно были только что сотворены. Стояло лето; поля, леса, обочины дорог и речные берега пестрели безвестными цветами самой разной окраски. Высокие деревья покачивались на теплом весеннем ветерке, яркие листья полоскались, как флажки, и сверкающие ручьи, словно очищенный концентрат воздуха, бежали между грудами камней по равнинам и холмам. Он поднимался, весь в поту, до неровных хребтов, взбирался по обнажениям пород до самых макушек, с уханьем и смехом бегал по плоским вершинам под недолговечными тенями маленьких облачков, паривших высоко в небе.

И на равнинах, и на холмах ему попадались животные: маленькие, которые бросались чуть ли не из-под ног у него и убегали в чащу; среднего размера, которые, отпрыгнув, останавливались, оглядывались, а потом скакали дальше, исчезая в норах или между камней; крупные, которые перебегали по полям стадами, наблюдая за ним, а если переставали щипать траву, то становились почти невидимыми. Птицы кружили над ним, если он слишком близко подходил к их гнездам, а некоторые тревожно кричали и размахивали одним крылом, пытаясь отвлечь его от птенцов. Он шел осторожно, чтобы ненароком не наступить на гнездо.

Отправляясь на прогулку, он всегда брал с собой блокнот и, если случалось что-нибудь любопытное, непременно записывал. Он пытался описать ощущения от травинки в своей руке, звуки, издаваемые деревьями, разнообразие цветов, движения и реакции зверей и птиц, цвет камней и небес. Настоящий дневник он вел, возвращаясь в свою комнату. Он делал записи каждый вечер, словно составлял доклад некоему высокому начальству.

Он начал еще один большой дневник, куда переписывал свои заметки и делал к ним комментарии, а потом вычеркивал слова из этих откомментированных записей, тщательно вымарывая одно слово за другим, пока не оставалось нечто вроде стихотворения. Он полагал, что именно так и пишутся стихи.