Роман Злотников - Пришельцы. Земля завоеванная (сборник)

Утративший помощника депутат не на шутку разволновался и принялся жать на все педали, собственно, тогда «карамазовское» дело Григорьичу и навязали. Тот стал вникать. Свел все случаи воедино, угробил несколько дней на просмотр видеозаписей, выяснил, что вообще-то надежная аппаратура чуть ли не каждую ночь слегка барахлит, проверил окружающие дома на предмет новых жильцов и пустующей по непонятным причинам площади, но так ничего и не нашел. И тут пропал дальний родич крайне влиятельной в Северо-Кавказском федеральном округе персоны. Персона сочла, что это заговор если не против нее, то против отечества, и завертелось. Практически безнадежное дело оказалось на высоком, чтобы не сказать высочайшем, контроле, и Григорьич позвонил Филиппычу, который предложил немедленно выпить. В подходящей компании.

– На земле мы искать будем, – заключил «дикобраз», – но чертей ловить не по мне!

– Черта я вам и не поймаю, – покачал головой Шульцов, – только сатира, а если серьезно… Либо все мы здесь сумасшедшие, либо никто. Если никто, то два года назад нас с Геной втянуло в спор между, скажем так, незаметно освоившими город квазиантичными божествами. Более всего они напоминают Гекату и Диониса с поправкой на время и место. Эти двое в древности вели спор за, да простится мне такая формулировка, кормовую базу, однако сейчас Трехликая от открытой схватки предпочла уклониться. Где она и что с ней, мы не знаем, замолчал и ее конкурент. За два года ни в моей жизни, ни в жизни Гены не случилось ничего, что позволило бы заподозрить внимание к нам неких сил. Мы свою роль в драке сыграли, с нами расплатились и о нас забыли. Рассчитывать, что я пролью вино и следствие сдвинется с мертвой точки, простите, несерьезно.

– А я и не рассчитываю, – Григорьич оглядел стол и уверенно потянулся к коньячку. – Питер – город большой, вряд ли в нем окопались только Дионис с Гекатой, и тем более вряд ли Трехликая принялась таскать немолодых подвыпивших мужиков. Насколько я понимаю, она кормится с женщин, причем с несчастных, и старается держаться в тени. Я прав?

– Если не вдаваться в подробности.

– Подробности мне без надобности. Олег Евгеньевич, я прошу вас подумать, кто из известных вам… олимпийцев способен выкинуть подобную штуку и почему. Что могло этому предшествовать? Неудачная клятва? Оскорбление? Проклятие? Возможно, какой-нибудь ритуал? Кроме того, я бы очень просил вас осмотреть ресторан и его окрестности. Возможно, дело в какой-нибудь загогулине на стенке, которую приняли за приглашение. Если обычную квартиру превратили в Перекресток, то и здесь может быть что-то вроде турникета, причем разболтавшегося. Девять человек пройдут, не заметят, а десятый черт знает куда провалится. Может быть такое?

– Вряд ли. Активно действующие хозяева ни перекресток, ни дверь без присмотра не оставят. Попасть без приглашения хоть на Олимп, хоть в Аид проблематично, но я подумаю. И посмотрю.

– Послезавтра вас устроит? Скажем, в восемнадцать тридцать?

– Вполне, – заверил Олег Евгеньевич и, не удержавшись, сплеснул вино на мозаичный пол. – Хвала Дионису!

– И лицам, к нему приравненным, – очень серьезно заключил сосед, приподнимая рюмку.

Вечером Олег Евгеньевич был рассеян, но указали ему на это лишь сидевшие на галошнице коты. Марина из источающей томатные ароматы кухни крикнула, что Соня звонила и ночует у Машки. Шульцов угукнул – они с женой раз и навсегда решили, что «в России девушек весенних на цепи не держат, как собак» – и залез с ногами на диван. Думать.

Григорьич был человеком компетентным и, прежде чем искать регулярно побирающих элиту чертей, проверил все, что могло прийти в голову материалисту с опытом. От Шульцова ждали не детективных потуг, а гипотез историка, на собственной шкуре убедившегося, что в городе хозяйничают не только чиновники, олигархи и прочая мафия. Олег Евгеньевич думал, но в голову лез исключительно бред. Вроде Зевесова орла, таскающего для сластолюбивого громовержца депутатских помощников.

– Орлы ночами не летают, – буркнул себе под нос историк, и тут запело хором. Телефон с помощью жрецов из «Аиды» сообщал, что директор института желает слышать ведущего сотрудника. Шульцов нажал зеленую кнопочку.

– Олег Евгеньевич, – тон Николая Ивановича был озабоченно-дружеским, – у вашей дочери проблемы и, боюсь, серьезные. В том смысле, что устранять их придется вам. Вы уже в курсе?

– Нет, – не стал юлить Шульцов.

– Ваша дочь дома?

– У подруги.

– Будет лучше, если вы ее расспросите о подробностях. Если вкратце, то она и еще одна девушка сорвали встречу с Петраго-Соловаго, о чем пошла информация в соцсетях. Декан, и не только, озабочены, вы же понимаете…

– Понимаю, – согласился слегка оторопевший историк. Петраго-Соловаго в молодости сочинял очень славные книжки про шпионов, созрев, принялся писать омерзительные сценарии, а перезрев – продюсировать и участвовать в общественной жизни. Последней его затеей стал проект закона о защите выдающихся творцов и их творений от поругания, под коим подразумевалось всё, финансово и морально ущемляющее защитника прекрасного. О злопамятности и въедливости Петраго-Соловаго ходили легенды и анекдоты, правда, Олег Евгеньевич ими не слишком интересовался.

– Все было бы гораздо серьезней, – утешил директор, – будь вы простым кандидатом или даже доктором, но вы – признанный научной общественностью наследник академика Спадникова. У вас сложилась определенная репутация, вы водите дружбу с… компетентными людьми, это позволяет решить дело более или менее мирно. Петраго-Соловаго предлагает личную встречу, причем без посредников.

– Сперва я должен поговорить с Соней.

– Разумеется. Вам назначено завтра в тринадцать тридцать. Фонд «Светоч Третьего Рима». Знаете, где?

– Нет, – рубанул Шульцов, понимая, что на него накатывает. – Более того, я и узнавать не намерен, хотя на тринадцать тридцать согласен. На нейтральной территории.

– Олег Евгеньевич!

– Николай Иванович, я не лакей, а Соловаго не барин. Вызвать меня можете вы, суд, милиция и КГБ, сколько бы раз их не переименовывали. Соловаго хочет встречи, пусть потрудится приехать в какое-нибудь приличное место.

– Что вы имеете в виду?

– Эрмитаж.

– Эрмитаж?

– Эрмитаж, Русский музей, Петропавловку, зоопарк… Что угодно, лишь бы не кафе.

– Вы – сложный человек, – пожаловался директор, – и, судя по всему, вырастили сложную дочь, но прошлый раз вы оказались дважды правы. И как ученый, и как гражданин. Что ж, я передам ваше предложение и перезвоню.

Чем Егоров был хорош, так это тем, что не боялся уронить корону, но что могла натворить Соня? Вернее, что натворил Соловаго, не котов же прилюдно мучил? Олег Евгеньевич с сомнением глянул на компьютер, потом перевел взгляд на телефон и обратно. Поиски в Интернете отдавали подглядыванием, расспросы – родительским контролем, с которым было торжественно покончено после превращения школьницы Шульцовой в студентку. Размышление прервал препротивный хрип – дщерь посредством SMS просила папу выйти на балкон через пять минут, однако звонок раздался сразу же. С чувством времени у Сони всегда было худо.