Орсон Скотт Кард - Тень Гегемона. Театр теней (сборник)

– Позволь мне тебе кое-что сказать, Джулиан Дельфики. У тебя не было отца и матери, поэтому тебе надо от кого-то это услышать. Знаешь, чего я больше всего боюсь? Что Питер так целеустремленно будет претворять в жизнь свои амбиции, что у него не будет жизни.

– Завоевывать мир – это не жизнь?

– Александр Македонский, – сказала миссис Виггин. – Он мне снится в кошмарах. Все его завоевания, победы, достижения – это все были поступки подростка. Когда он созрел для того, чтобы иметь жену, детей, было уже поздно. Он умер, не успев этого сделать. И вряд ли у него хорошо бы получилось. Он слишком много обрел власти, прежде чем попытался обрести любовь. Я не хочу такого для Питера.

– Любовь? Вот к этому все и сводится?

– Нет, не просто любовь. Я говорю о цикле жизни. Я говорю о том, чтобы найти другого человека, женщину, решить жениться на ней и остаться с ней навеки, независимо от того, будете ли вы еще любить друг друга через несколько лет. А зачем это делать? Чтобы вместе заводить малышей, стараться сохранить им жизнь, учить их тому, что им надо знать, чтобы когда-нибудь они сами завели своих малышей и чтобы мир не остановился. И ты сможешь вздохнуть спокойно, лишь когда у тебя будут внуки, много внуков, потому что тогда ты будешь знать, что твой род не угаснет и ты не умрешь в мире. Себялюбиво? Да нет, просто для этого и нужна жизнь. Это единственное, что приносит счастье и всегда приносило, всем и каждому. Все остальное – победы, достижения, почести, великие дела – они приносят лишь мгновенные приливы радости. Но связать себя с другим человеком и с вашими общими детьми – вот что такое жизнь. А этого ты не сможешь сделать, если в центре твоей жизни – честолюбие. Ты никогда не будешь счастлив. Тебе всегда будет мало, владей ты хоть целым миром.

– Это вы говорите мне? – спросил Боб. – Или Питеру?

– Это я говорю тебе, чего хочу для Питера, – ответила миссис Виггин. – Но если ты хоть на одну десятую такой умный, как о себе думаешь, ты это применишь и к себе. Или никогда в жизни не будешь знать настоящей радости.

– Простите, если я что-то упустил, – сказал Боб, – но, насколько я понял, брак и дети не принесли вам ничего, кроме горя. Вы потеряли Эндера, потеряли Валентину и провели всю жизнь, злясь на Питера или беспокоясь за него.

– Вот именно, – сказала она. – Наконец-то ты понял.

– Я только не понял, где тут радость?

– Горе и есть радость, – объяснила миссис Виггин. – У меня есть о ком горевать. А у тебя есть?

Разговор был настолько напряженным, что Боб не успел выставить барьер против ее слов. Они закружились где-то у него внутри. Всплыли воспоминания о людях, которых он любил, несмотря на то что отказывался кого-нибудь любить. Проныра. Николай. Сестра Карлотта. Эндер. Родители, которых он наконец обрел.

– У меня есть о ком горевать.

– Это ты так думаешь, – возразила миссис Виггин. – Все так думают, пока не примут в свое сердце ребенка. Только тогда ты понимаешь, что значит быть заложником у любви. Когда есть человек, чья жизнь дороже твоей.

– Может быть, я знаю больше, чем вы думаете, – сказал Боб.

– Может быть, ты вообще ничего не знаешь.

Они смотрели друг на друга через стол, и звенящее молчание повисло между ними. Боб даже не был уверен, что это перебранка. Несмотря на накаленные слова, он не мог не чувствовать, что только что получил сильную дозу той веры, которая была у этой женщины общей с ее мужем.

А может, это действительно была объективная истина и он просто не мог ее понять, потому что не был женат.

И никогда не будет. Уж если есть человек, чья жизнь гарантировала, что он будет ужасным отцом, то этот человек – Боб. Ни разу не сказав этого вслух, он всегда знал, что никогда не женится, никогда не будет иметь детей.

Но ее слова возымели на него действие: впервые в жизни он почти захотел, чтобы это было не так.

В тишине открылась дверь, и послышались голоса Питера и сестры Карлотты. Боб и миссис Виггин тут же вскочили с виноватым видом, будто их застали на каком-то предосудительном свидании. Как оно в некотором смысле и было.

– Мам, я тут познакомился с приезжими людьми, – сказал Питер, входя в комнату.

Боб услышал, как Питер лжет, и почувствовал эту ложь как удар в лицо, потому что он знал: человек, которому лжет Питер, знает, что это ложь, и лжет в ответ, притворяясь, что верит.

Но на этот раз ложь можно придушить в зародыше.

– Здравствуйте, сестра Карлотта, – сказала миссис Виггин. – Мне молодой Джулиан очень много о вас рассказал. Он говорит, что вы единственная в мире монахиня-иезуитка.

Питер и сестра Карлотта уставились на Боба в недоумении. Что он тут делает? Он чуть не расхохотался, видя их озадаченные лица, – быть может, потому, что сам не знал ответа на этот вопрос.

– Он пришел сюда, как пилигрим к святым местам, – объяснила миссис Виггин. – И смело мне сказал, кто он такой на самом деле. Питер, ты должен быть осторожен и никому не говорить, что это один из товарищей Эндера, Джулиан Дельфики. Он, оказывается, не погиб при взрыве. Ради Эндера мы должны сделать, чтобы он был здесь как дома, но ему все еще грозит опасность, так что кто он – пусть будет нашей тайной.

– Конечно, мама, – ответил Питер. Он смотрел на Боба, но его глаза не выдавали истинных чувств. Как холодные глаза змеи, непроницаемые, но источающие угрозу.

Зато сестра Карлотта открыто возмутилась:

– После всех наших предосторожностей ты взял и все так и выложил? Ведь за этим домом наверняка следят.

– У нас был очень хороший разговор, – ответил Боб. – Он был бы невозможен посреди лжи.

– Ты же знаешь, что рискуешь и моей жизнью!

Миссис Виггин коснулась ее руки:

– Вы останетесь у нас? В доме есть комната для гостей.

– Нам нельзя, – ответил Боб. – Она права. Даже то, что мы сюда пришли, выдало нас обоих. Наверное, завтра нам первым делом надо улететь из Гринсборо.

Он глянул на сестру Карлотту, зная, что она поймет его правильно – они уедут вечерним поездом или автобусом послезавтра. Или наймут под вымышленным именем квартиру и останутся на неделю. Снова началась ложь ради безопасности.

– Но хотя бы обедать останетесь? – настаивала миссис Виггин. – Познакомитесь с моим мужем? Я думаю, ему тоже интересно было бы увидеть мальчика, объявленного мертвым.

Боб увидел, что глаза Питера остекленели, и знал почему. Для Питера обед с родителями будет мучительной светской пыткой, когда нельзя будет говорить ничего важного. Может, вам было бы всем проще жить, если бы вы говорили друг другу правду? Но миссис Виггин говорила, что Питеру нужно ощущать, что он сам по себе. Если он узнает, что родители осведомлены о его деятельности, он, очевидно, почувствует, что его провели как ребенка. Хотя если он человек той породы, что может править миром, то должен справиться с тем, что родители знают его тайну.