Сергей Снегов - Люди как боги (сборник)

У Орлана на диване величественной статуей восседал Граций. Они удивленно уставились на меня. Было хорошо, что я застал их вместе: не придется дважды повторять одно и то же.

– Операция освобождения мозга от тела вполне возможна, – сказал Орлан. – За тысячелетия мы так отработали технику вывода мозга в самостоятельное существование…

Граций покачал головой:

– Опять живой мозг приспособят для дела, которое так хорошо выполняли ваши механизмы, Эли!..

– Механизмы вышли из строя. Граций, ты должен гордиться, что разум естественного происхождения докажет, что он выше мертвой машины!

– Идемте к Эллону, – сказал Орлан.

Эллон налаживал гравитационный конденсатор: на его обкладках он собирался получить поле, в микромасштабе эквивалентное гравитационному полю коллапсара. Я сказал, что надо отвлечься для срочной операции.

– Вздор! – ответил Эллон. – Никаких драконов не надо: я скоро восстановлю вашу МУМ.

– Что значит – скоро, Эллон?

– Скоро – значит, скоро. На нас никто больше не нападает. Можно не торопиться.

– Мы не можем не торопиться. Здоровье дракона ухудшилось. Мы потеряем его мозг, если не освободим его от одряхлевшего тела.

– Потеря небольшая, адмирал.

– Я настаиваю на операции.

– Не буду! – Эллон сверкнул сумрачными глазами и повернулся к гравитационному конденсатору.

Его остановил властный окрик Орлана:

– Эллон, я тебя не отпускал!

Эллон замер. Его голова медленно выворачивалась к нам. Эллон хмуро произнес:

– Разве я должен спрашивать у тебя разрешения уйти, Орлан?

Орлан презрительно проигнорировал вопрос.

– Тебя обучали операциям такого рода, не правда ли? Ты ведь в школе готовился на разрушителя Четвертого Имперского класса? Или я ошибаюсь, Эллон?

– Мало ли к чему мы готовились до Освобождения! Сейчас я главный инженер эскадры звездолетов. Не хочу выполнять неприятные мне просьбы.

– Просьбы – да. Но это приказ, Эллон!

Эллон впился неистовыми глазами в синевато-фосфоресцирующее, замкнутое лицо Орлана. Я уже говорил, что не понимал взаимоотношения двух демиургов. Орлан робел перед Эллоном, временами казалось, что Орлан перед ним заискивает. Теперь я видел, что раскрывается обратная сторона его дружбы с людьми. Мы отменили все ранги – только личные способности служили мерой достоинства. Орлан стремился показать, что всей душой поддерживает новые порядки, но перехлестывал: у него ведь не было всосанного с молоком матери чувства равенства. Он становился, став демиургом, разрушителем наизнанку – добровольно унижал себя, словно расплачиваясь за прежнее возвышение. А сейчас вдруг забыли с таким трудом усвоенные новые приемы обхождения. Перед высокомерным разрушителем Первой Имперской категории непроизвольно сгибался жалкий четырехкатегорный служака. Эллон, растерянный, негодующий, еще пытался сопротивляться:

– Не понимаю тебя, Орлан…

– Когда будет операция, Эллон?

Эллон с грохотом вхлопнул голову в плечи. На иной протест он уже не осмеливался.

– Буду готовить питательные растворы…

Он склонил гибкую фигуру в покорном поклоне. В полном молчании прозвучал жесткий голос Орлана:

– Контролировать операцию буду я, Эллон!

Орлан унесся неслышными шагами, и, пока он еще был в помещении, Эллон не распрямлял спины. Граций шагал шире меня, но и ему понадобилось больше минуты, чтобы догнать демиурга. Зато когда я приблизился к ним, Орлан был прежним, не тем, давним, какого я только что видел, а новым, каким жил среди нас, – вежливым, приветливым, с добрым голосом, с добрым взглядом.

Я не удержался:

– Могу вообразить, Орлан, какого ты нагонял страха, когда был любимцем Великого разрушителя!

Он ответил с бесстрастной вежливостью:

– Это было так давно, что я уже сомневаюсь, было ли.

– Бродяга боится операции и особенно того, что ее будет делать Эллон, – сказал я.

На какой-то миг я снова увидел высокомерного вельможу Империи разрушителей.

– Напрасно боится. Демиургам с детства прививают привычку к послушанию и аккуратности. Эллон – выдающийся ум, но в смысле аккуратности не отличается от других демиургов.

Я возвратился к Бродяге. С драконом беседовал Ромеро. Беседа шла в одни уши – Ромеро разглагольствовал, Бродяга, бессильно распластав крылья и лапы, слушал. Меня снова пронзила боль – так жалко приникал к полу дракон, еще недавно паривший выше пегасов, ангелов и всех своих собратьев. Дракон огорчался, что возвращение даже толики былого могущества равносильно повторной несвободе. Ромеро красноречиво опровергал его опасения:

– Что такое несвобода, высокомудрый крылатый друг? Все мы несвободны, все мы пленники корабельного пространства – от этого печального факта не уйти. И разве вы, любезный Бродяга, не более стеснены в вашей сегодняшней дракошне, чем в прежнем хрустальном шаре на злополучной Третьей планете? Ибо даже наш скудный корабельный простор вам недоступен. Нет, вас ожидает не горькая несвобода, а великолепное высвобождение. Геометрически вы ужесточите свою нынешнюю несвободу еще на десяток метров, не больше. Но зато вам станут подвластны любые движения – механические, сверхсветовые – и в любом направлении! А вам так не хватает движения, мой бедный друг. Скудный запас, отмеренный вашему блистательному, но чересчур громоздкому телу, исчерпан, не будем закрывать на это глаза. И вот сейчас вы обретете величественную свободу – не просто командовать механизмами звездолета, а вобрать их в себя, как свои органы, самому стать звездолетом, мыслящим кораблем, легко пожирающим пространство! Прекрасна, прекрасна уготованная вам доля управляющего корабельного мозга!

Ромеро потом спрашивал, произвела ли на меня впечатление его речь. Я ответил, что в ней было много чисто драконьих аргументов, а на меня драконады не действуют. Он с язвительной вежливостью возразил, что под драконадами я, вероятно, подразумеваю эскапады, но хоть слова эти созвучны, ни того ни другого в его словах не было. Впрочем, как бы ни называлась его речь, на дракона она подействовала. Тот посмотрел на меня почти радостно.

– Сегодня, Бродяга, – сказал я. – Сегодня ты совершишь очередное превращение. Ты, единственный среди нас, меняешь свои облики, как женщина прически. Ты был великим Главным Мозгом, потом превратился в лихого летуна и волокиту. Сегодня ты приобретаешь новую ипостась, так это, кажется, называется на любимом древнем языке нашего друга Ромеро, – станешь вдумчивым исследователем, энергичным звездолетчиком, властным командиром корабля.

– Благодарю, Эли, – прошептал он и закрыл глаза.

Я, как и обещал, присутствовал при операции. Описывать ее не буду. В ней не было ничего, что могло бы поразить. Зато я был потрясен, когда впервые вошел в помещение, отведенное Мозгу. Оно напоминало галактическую рубку на Третьей планете – теряющийся в темноте купол, две звездные сферы, стены кольцом… А между полом и потолком тихо реял полупрозрачный шар – в нем обретался наш друг Бродяга, навеки переставший быть бродягой.