Екатерина Белецкая - Священный метод

– Неприятностей не будет, – заверил Томанов. – Но вот заседание мы задерживаем. Ладно, Фэб, пойду я, действительно. Был очень рад познакомиться, надеюсь, мы видимся не в последний раз.

– Я тоже очень на это надеюсь, – честно ответил Фэб. – И тоже рад встрече.

Томанов встал, ободряюще улыбнулся.

– Знаете, – доверительно начал он. – Я ведь действительно рад – и это вовсе не фигура речи, как вы можете подумать. Вся ваша семья… ей всегда была присуща какая-то внутренняя святость. Чистота. Я не могу этого объяснить, потому что сам отнюдь не таков, но я это всегда чувствовал. И я очень рад, что увидел вас. Теперь понимаю, почему Ит так переживал, когда вас не стало. В общем, вы для меня отнюдь не безлики, как раньше, и… что смогу, то сделаю. Может быть, еще и поработаем вместе. Как знать.

Стенка камеры пошла вверх, Томанов вышел. Еще раз улыбнулся Фобу, теперь уже из-за стекла, махнул рукой.

«Вот теперь дела принимают действительно интересный оборот, – подумал Фэб. – Что ж, посмотрим, что будет дальше».

Уже который день Берта сидела одна-одинешенька в своей камере. На допросы её больше не вызывали, к ученым не водили. Она чувствовала: что-то происходит, что-то сдвинулось, но, увы, ей неоткуда было узнать, что именно. Кого сейчас «взяли в работу» – Джессику? Фоба? Почему после двух недель нервотрепки и едва ли не побоев её вдруг словно позабыли, исключив из всех игр и событий? И – чего ждать?

Сидеть в камере было совершенно невыносимо. Мало того, куда-то запропастилась библиотечка, и новых книг не было всё это время. «Может быть, после доноса они решили сократить нам контакты? – думала Берта. – Вполне возможно. Или это Огден с Амселем озверели окончательно и берут меня на измор? Я, конечно, люблю Сервантеса, но я совершенно не хочу читать только его до скончания века в полном одиночестве».

Она понимала, что нужно терпеть и ни в коем случае не поддаваться, но если сознание было согласно выдержать столько, сколько потребуется, то подсознание уже начало потихоньку бунтовать. По ночам Берте стали сниться кошмары – то она взбиралась на какую-то гору по ледяному крутому склону, то плыла на крошечной лодке по бушующему темному морю, то поднималась по бесконечным лестницам огромного пустующего дома, пугаясь эха собственных шагов… Сны были разными, общим элементом в них была лишь незавершенность, неоконченность действий.

Лишь изредка она видела что-то иное – бесконечно доброе и теплое. Один раз почему-то приснился крошечный, как варежка, черный щенок, которого она держала в ладонях, а он тыкался мокрым носом ей в пальцы. Потом она поняла, что щенков два, второй был не черный, а какого-то шоколадного оттенка, и Берта проснулась со странным, незнакомым чувством – восторг и страх одновременно. Восторг был от того, что они были очень милые, а страх – потому что она ужасно боялась им чем-то навредить сама, и еще больше боялась, что навредит кто-то другой.

Второй сон бы тоже добрым. Она видела себя в большом южном городе, на широкой улице, ведущей к рынку. Шум рынка был уже слышен, и запахи тоже доносились до неё; будоражащие, яркие южные запахи. Себя Берта видела словно бы немного со стороны и удивилась – ну надо же, никогда не носила такую одежду, а ведь мне идет. Широкая легкая юбка, разноцветная и радостная, как само лето, маечка на бретельках, соломенная шляпа с широченными полями и сумка-мешок, тоже разноцветная, с длинными лямками, такую удобно носить на плече. Та Берта, во сне, шла явно на рынок – видимо, собиралась наполнить свою огромную сумку какими-то южными вкусностями…

Берта проснулась и долго лежала, стремясь уловить в затхлом воздухе камеры тень тех дивных ароматов, из сна. Персики, свежие арбузы, дыни, виноград; теплые запахи муската и кориандра, сладкий запах корицы, а дальше – какая-то неразличимая смесь, которая присуща только таким вот местам и нигде больше не бывает. Когда запахи из сна ушли окончательно, она впервые за все месяцы горько заплакала, уткнувшись лицом в подушку.

…На следующий день её повели на допрос. Допрашивал вернувший Огден, и – тоже впервые – Берта почувствовала, что игры и любезности действительно кончились. Огден уже ждал её в кабинете, нетерпеливо постукивая по столу пальцами, и как только прикованная Берта оказалась на своем месте, а за конвоиром закрылась дверь, спросил:

– Ольшанская, что вам известно о проекте «Стрела» и о подразделе этого проекта «Мишень» в частности?

– Ничего, – с недоумением ответила Берта.

– Не врать мне, сучка!

– Но я действительно первый раз в жизни слышу эти названия, – Берте стало не по себе. – Я никогда не…

– Не врать, сказал! Сопротивление уже три года разрабатывает «Стрелу», а вы делаете вид, что ни при чем?

– Три года назад, смею вам заметить, мы находились на Земле-n, уже попавшей под ваш контроль, без возможности связи и, тем более, выхода, – жестко ответила Берта. – Или вы подозреваете меня в супер-способностях типа тех, что есть у Контролирующих? – она попробовала усмехнуться. – Как бы я могла принять в чем-то участие, сидя на приколе в Питере, позвольте узнать?

– Это я у вас хотел спросить – как? – зло ответил ей Огден. – Действительно, как можно было исхитриться и передать Сопротивлению практически полный свод своих работ. А, Ольшанская?

– Вы совсем того? – у Берты глаза полезли на лоб. – Какой свод работ, вы что?! У меня его не было четверть века, он остался тут, на Терре-ноль!!! Насколько мне известно, ваша братия не вывозила его даже на Орин!

– И тем не менее он сейчас в руках Сопротивления. – Огден отвернулся. – Я вам не верю. У меня нет для этого оснований. Возможно, вы сумели передать им эту информацию раньше.

– Во-первых, когда? Во-вторых, как можно передать то, чего у тебя нет? Я действительно отдавала свои выкладки, но далеко не все, а лишь те, которые помнила. Это где-то сотая часть, но отнюдь не вся работа. Потому что невозможно без специальных приспособлений и средств утащить в голове объем работы пяти групп за срок больше сотни лет.

– Проверим, – пообещал Огден. – С завтрашнего дня и займемся.

– Чем? – у Берты внутри похолодело.

– Проверкой, деточка, – Огден ухмыльнулся. – Уж поверьте, у нас есть способы покопаться в вашей памяти.

– Но я добровольно сознаюсь в том, что не делала этого! – Берта говорила сейчас святую правду, но видела, что правда эта ничего не значит, потому что Огден сам всё решил. Её охватил ужас.

– Вашим словам грош цена, – презрительно выплюнул Огден. – Равно как и словам всего вашего семейства в общем и целом. Твари вы. Лживые. Увести! – крикнул он. – Завтра продолжим.

Когда её вели по коридору, она услышала – там, в отдалении, снова пела Пиаф. В этот раз – «Non, je ne regrette rien», «Я ни о чем не жалею».