Екатерина Белецкая - Священный метод

– Черт его знает, – пожал плечами Илья. – Сейчас спросим, они только совещаться закончат… Ага, – перед ним повисла узенькая строчка визуала. – Да вот прямо в соседней комнате, выходит дело. Идите, ложитесь. Доброй ночи.

– Ну как там? – Берта стояла сейчас на границе стерильной зоны, в метре от Скрипача. Дальше идти ей было нельзя.

– Всё то же самое, – ответил Скрипач.

– Понятно…

«То же самое» – это значит, что снова ничего не изменилось. Совсем ничего. Уже полторы недели прошло, а динамики нет, ни положительной, ни отрицательной. И неизвестно, будет ли она вообще.

– А что в городе? – Скрипач, конечно, имел в виду Ри.

– Так же. – Берта отвела взгляд. – Рыжий, Джессику пустили к нему. Почему меня не пускают?

– Ну… – Скрипач замялся. – Маленькая, если хоть что-то сдвинется, они пустят. Я просил, но они говорят, что пока нельзя.

Скрипач лукавил – на самом деле пускать было, считай, и не к кому. Его самого ближе чем на метр не подпускали…

Искалеченное тело лежало сейчас даже не на поддержке, а в компенсаторной «среде», проникающем составе, позволяющем частично сохранять клеточный обмен во время полного отказа работы собственных органов. После стараний трёх сменных бригад на этом самом теле в буквальном смысле не осталось ни одного живого места – порты доступа стояли где только можно, а где нельзя, находилась «среда». Прикасаться руками к телу не разрешалось, вся работа шла исключительно на зондах, и никак иначе. Температура – пятнадцать градусов, лишь через верхний порт шел кровезаменитель, согретый до тридцати пяти.

Шансы… как позже было сказано, шансы в этот период были нулевые, и даже Фэб недоумевал, почему Ита до сих пор «держат», почему не отпустят. Таких больных «вели», разумеется, до последнего, но, конечно, не после того, как «последнее» уже фактически произошло. А сейчас врачи Санкт-Рены занимались, по сути дела, реанимацией того, что было мертво, и непонятно на что надеялись.

Скрипач не понимал этого тоже, но у него в те дни не было ни сил, ни возможности задаваться подобными вопросами. Единственное, что ему было дозволено – это сидеть неподалеку от рабочей зоны, на границе белой области и желтой, чтобы никому не мешать. И он сидел, часами не меняя позы, и безучастно следил за действиями врачей.

А врачей было много. В палате постоянно дежурили по четыре человека (это не считая Фэба, Кира и Скрипача), во время консилиумов могло подходить и еще сколько-то, порой в комнате находились одновременно до десяти специалистов. Первые трое суток консилиумы шли каждые полчаса, потом – раз в час, затем – раз в два часа. Скрипач и Кир во время этих консилиумов чувствовали себя дураки дураками. Если прежняя полевая практика была проста и понятна, то происходившее сейчас они до конца понять не могли при всем желании. Не тот уровень. Не те знания. Не та область.

Запущенные и приостановленные механизмы умирания, прогнозы и планы, поиск обходных путей, химия обратимых и необратимых процессов, клеточные ответы… Тело сейчас было даже не телом, оно словно бы превратилось в игровое поле, вот только исход этой игры был до сих пор неясен.

– Так когда будет можно? – снова настойчиво спросила Берта.

Скрипач виновато отвел глаза.

– Если будет хотя бы один «плюс», думаю, они разрешат, – сообщил он после полуминутного молчания.

Джессику действительно пустили к Ри, но уже на третьем «плюсе», когда удалось победить застарелое воспаление легких, поднять синтез собственных гормонов и перевести с заменителя на половинный объем своей крови. Скрипач об этом знал, Берта и Джессика, разумеется, нет.

– Ладно, потерплю, – Берта опустила голову.

– Малыш, я… – Скрипач осекся. – От меня же ничего не зависит.

– Я знаю. – Она отвернулась. – Прости, рыжий. Я пойду, наверное.

– Подожди.

– Зачем, родной? Ты стоишь тут, нервничаешь, тебе нужно идти обратно. Мне тоже не легче. Я завтра приду, хорошо? Может быть, что-то изменится.

Скрипач с раскаянием посмотрел на неё. От жалости у него сейчас сжималось сердце – потому что Берту он и в худшие годы такой не видел. Она очень сильно исхудала, волосы на висках поседели, на лбу пролегли тонкие морщинки. О себе она эти дни не говорила вовсе, но Скрипач видел: она еле держится.

– Где ты сегодня ночуешь? – спросил он.

– В «Просторах», мне там койку дали. – Она слабо улыбнулась. – Завтра утром в Москву, потом снова сюда.

В Москву она ездила каждый день, но ни Скрипач, ни Кир с Фэбом про это не знали. Подъем в шесть утра, перекусить наскоро остатками дневного рациона (в сутки ей выдавали один полевой рацион Санкт-Рены), потом на первом катере – в город, пытаться разобрать как-то то, что официалы оставили от их квартиры. После – в Бурденко, вместе с Джессикой. А затем – обратно, чтобы в шесть вечера подняться сюда, на пятый этаж, на границу стерильной зоны, и поговорить со Скрипачом.

О том, что снова ничего не изменилось.

Она страшно устала, но, конечно, никому и ни за что на свете не призналась бы в этом. Хуже всего изматывал постоянный страх и неизвестность, но, увы, поделать с этим ничего было нельзя.

– А до «Просторов» далеко? – Скрипач нахмурился.

– Два километра примерно, – пожала плечами Берта. – Это даже хорошо. Прогуляюсь, воздухом подышу.

Скрипач тяжело вздохнул.

– Да уж, – протянул он. – Воздухом, сказала тоже. Маленькая, ты ложись пораньше, ладно? На тебе лица нет.

– На тебе тоже, – Берта усмехнулась. – Инвалидная команда. Рыжий, я пошла. Есть хочется. Ребятам привет передай.

– Ладно, – согласился Скрипач. – Ты завтра придешь?

– Обязательно, – заверила она. – Куда же я денусь.

Вернувшись, Скрипач понял, что в палате идет внеочередной консилиум – в красной зоне стояли человек десять, Фэб и Кир находились в оранжевой (семьдесят сантиметров от красной), перед ними висели визуалы, на которых мелькали, сменяя друг друга, всё новые и новые строки.

– Что случилось? – с тревогой спросил Скрипач, тоже входя в оранжевую зону и активируя визуал.

– Два плюса, – не поворачивая головы, ответил Фэб. – На второй пробе. Сейчас дали тридцать четыре, думают, что делать дальше.

– Нас оставят? – с тревогой спросил Скрипач.

– Нет, мы уйдем, – вздохнул Кир. – Места мало.

Места действительно было мало: бывший номер, превращенный в палату, мог с трудом вместить человек десять – если эти люди просто стояли, конечно. Но теперь предстояла работа, и поэтому…

– Что будут делать?

– Как раз решают, – ответил Фэб.

– Выйдите, пожалуйста, – попросил один из врачей. – Вы отвлекаете.

– Хорошо, – кивнул Фэб. – Ребята, идемте. Андрей, мы сможем следить?

– Конечно. Посидите пока у себя.