Джон Скальци - Люди в красном (сборник)

– Спасибо, – выговорил Даль после секундной паузы.

– Не за что, – ответил К’рооль, пряча телефон. – Надо сказать, весьма любопытное послание.

– Сэр, полагаю, можно назвать это шифром.

– Вам разрешили рассказать старшему офицеру, что в нем?

– Это весть от Бога. Вернее, от того, кто, с нашей точки зрения, очень к Нему близок.

К’рооль посмотрел на Даля оценивающе:

– Иногда у меня возникает подозрение, что некоторые события на «Интрепиде» умышленно от меня скрывают. Кажется, это послание из их категории.

– Сэр, при всем моем уважении, могу лишь заметить: вы и не представляете, насколько правы!

– И что дальше? – спросила Дюваль.

Четверка друзей сидела в кают-компании, неспешно поедая ланч.

– Ты о чем? – спросил Хестер.

– В смысле, что теперь делать? Тебя пересадили в новое тело, Даль вернулся из мертвых, все мы вернулись из альтернативной реальности, куда отправлялись, чтобы нас не убили ради драматургии. Мы выиграли. И что дальше?

– Вряд ли так можно ставить вопрос, – заметил Хэнсон. – Мы не выиграли ровно ничего, кроме права управлять собственной жизнью.

– Так и есть, – подтвердил Хестер. – В конце концов, если теперь кто-нибудь из нас поскользнется в туалете и разобьет голову об унитаз, то напоследок помыслит радостно: «По крайней мере, это я сам учинил с собой!»

– Тебя послушать, так мы дурью маялись, – проворчала Майя.

– Лично я вовсе не против расколоть черепушку об унитаз – но не раньше чем в сто двадцать лет, – заявил Хестер.

– На твой сто двадцатый день рождения я приду с ведром мастики и натру пол, – пообещала Майя.

– Жду не дождусь.

– Энди, ты как? – спросил Хэнсон.

– Да ничего, – ответил тот, улыбаясь. – Извини, отвлекся. Задумался о том, каково быть выдуманным кем-то, и про всякое такое.

– Все кончилось. Ради этого и старались, – напомнил Хестер.

– Да, ты прав, – согласился Даль.

Дюваль глянула на телефон:

– Черт! Опаздываю. Я как раз обтесываю новичка.

– О, ответственность новой должности! – съязвил Хестер.

– Тяжело дается, честное слово! – ответила Дюваль и встала.

– Я пройдусь с тобой? – предложил Хестер. – Расскажешь мне о своих горестях.

– Отлично! – согласилась Майя и ушла вместе с ним.

Хэнсон же посмотрел на Даля.

– Все еще размышляешь над собственной выдуманностью? – спросил он через минуту.

– Вроде того. Но в общем-то, я думаю о тебе.

– Обо мне?

– Именно. Когда я выздоравливал после недавних наших приключений, то понял кое-что. Ты не вписываешься.

– Как интересно! И почему же?

– Подумай обо всех нас – пятерых, встретившихся в тот день, когда мы стали частью команды «Интрепида». Каждый из нас оказался важнейшим и незаменимым в чем-нибудь. Хестер, казалось бы вовсе не нужный, стал залогом нашего успеха, главным его фактором. Дюваль оказалась медиком, сблизилась с Керенским – что помогло нам в критический момент, – а затем сделала его нашим соучастником. Финн обеспечивал нас инструментами и сведениями, а его смерть подстегнула нас к действию. Дженкинс просветил нас насчет положения дел и обозначил способ все исправить.

– А ты? Сам ты как вписался?

– Над этим я размышлял тяжело и долго. Что же я, в конце концов, привнес? Может, я попросту тот, кто изобрел план? Я предложил идею, все согласились. Выходит, я – движущая сила всего дела. Кажется, подходит – но потом я задумался о Керенском. Как он вписался в сериал?

– Он регулярно получает взбучку, чтобы показать: главные герои тоже уязвимы.

– Правильно.

– Но ты же не Керенский. У нас уже есть Керенский. И это Керенский.

– Я говорю не про передряги Керенского, а про то, что он не умирает.

– Не понимаю.

– Джимми, сколько раз я чудом выжил с тех пор, как попал на «Интрепид»? По моим подсчетам, как минимум трижды. В первый раз у поселения в системе Эскридж, где погибли Кассавэй и Мбеке. Второй раз в комнате для допросов на «Нанте» с Финном и капитаном Абернати. И наконец, на шестой палубе, когда мы с Хестером вернулись на корабль. Трижды я должен был умереть – без всяких околичностей. Трижды – несомненная, верная смерть. Но я не умер. Меня страшно калечило, но я выживал. Подумав над этим, я понял: попросту я – главный герой этой истории.

– Но ты же обыкновенный статист! Как все мы. Дженкинс это говорил. Полсон это говорил. Даже актер, который тебя играет, это говорил.

– Я второстепенный в нашем сериале. Но главный в другом.

– В каком же?

– Джимми, как раз это я и хочу услышать от тебя.

– Что? Ты о чем?

– Как я уже говорил, ты не вписываешься. Все остальные оказались незаменимыми для нашей истории. Ты – нет. Ты просто был рядом с нами, не более. У тебя интересная биография – но она никак не сыграла во всем, нами пережитом. Ты делал кое-что полезное: изучал данные о сериале, говорил о людях, иногда напоминал сделать то и се. То есть участвовал ровно настолько, чтобы не показаться манекеном. И чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю: ты участвуешь вовсе не так, как остальные.

– Энди, это жизнь. Запутанная, нелогичная. Все мы участвуем не так, как остальные.

– Нет. Мы – участвуем. Все участвуют, кроме тебя. И единственный способ вписать тебя – предположить, что главное, ради чего ты здесь присутствуешь, еще не сделано. Но что тебе еще осталось сделать? Единственное разумное объяснение твоей роли – допустить, что здесь происходит что-то другое. Например, мы считаем себя настоящими людьми, которые вдруг обнаруживают, что они статисты в телешоу. Но я знаю: это не объясняет моего существования. Я уже несколько раз должен был умереть, но не умер. Так, Керенский либо другие главные герои сериала должны умирать – но не умирают, потому что Вселенная играет с ними по особым правилам. И со мной она играет по особым правилам. Я – ее любимчик.

– Может, тебе просто везет?

– Джимми, такого везения не существует. Я подумал хорошенько и надумал вот что: никакого телешоу нет. То есть настоящего телешоу. Чарльз Полсон, Марк Кори, Брайан Абнетт и прочие – такие же выдумки, как и мы сами. Капитан Абернати, главный медик Хартнелл, главный инженер Вест – всего лишь актеры второго плана. А мы с Майей, Финном и Джаспером – ведущие игроки. И я думаю, что ты, в конце концов, существуешь ради одного.

– Энди, ради чего же?

– Ради того, чтобы сказать мне: ты прав.

– Мои родители слегка удивились бы твоему выводу, – заметил Хэнсон.

– Мои бы не удивились ничему. Но речь сейчас не о родителях.

– Энди, мы знакомы несколько лет. Думаю, ты знаешь, кто я.

– Джимми, пожалуйста, ответь мне: я прав?

С минуту Хэнсон сидел молча.

– Не думаю, что ты станешь счастливее, если убедишься в своей правоте, – выговорил он наконец.