Алексей Евтушенко - Минимальные потери

– Спасибо, – сказала она растроганно, разворачивая обертку. – Шоколад – это чересчур.

– Ничего не чересчур. Ты мне жизнь спасла, между прочим. Стаканы где?

– В тумбочке. Ты преувеличиваешь.

– Нет, – Ганс полез в тумбочку, достал оттуда два чистых стакана, отвинтил крышку, налил в оба и спрятал на всякий случай бутылку в тумбочку. – Мы потом всей эскадрильей проанализировали ситуацию. Не открой ты вовремя огонь, этот каменный член прихлопнул бы меня в момент. Я и маму бы вспомнить не успел. Давай, – он обхватил стакан сверху, второй подал Эрике и подмигнул, – за твое скорейшее выздоровление. Чтобы гауляйтер не услышал.

Эрика взяла стакан точно таким же хватом, они глухо чокнулись, выпили. Ганс мощно втянул ноздрями воздух, выдохнул ртом:

– Хор-роший кальвадос.

– Ага, – Эрика бросила в рот квадратик шоколада, протянула плитку командиру. – Закусывай.

– Да ну, – покосился тот. – Это тебе.

– Не морочь мне голову, – поморщилась Эрика. – Бери, говорю. А то обижусь.

С причмокиванием пожевали шоколад. Затем Ганс налил по второй и выпили снова. На этот раз за удачу. Чтобы она и впредь не отворачивалась.

– Как там моя машина, – спросила Эрика, – восстановлению подлежит или полный капут?

– Всмятку, – сказал Ганс. – Но героические техники базы «Мерзебург» творят чудеса. Впрочем, тебе на нем скорее всего больше не летать.

– Ты что, командир? – агрессивно поинтересовалась она. – Хочешь сказать, из-за этой дырки меня комиссуют?

– Глупости. Через две недели будешь лучше прежнего. Но за две недели твой «охотник» вряд ли восстановят. Только ходовые испытания потребуют месяц. Не говоря уж о пристрелке новых пушек и наладке аннигилятора. Так что получишь другую машину. Это не считая «железки» второго класса.

– Железного Креста?! – ахнула в голос Эрика.

– Тс-с. Я тебе ничего не говорил. Но знаю, что представление ушло и по всем признакам должно быть утверждено. Равно, как и твое новое звание.

– Опа. Неужто штабс-фельдфебеля дождалась?

– Это наверняка. Однако есть подозрение, что, возможно, и лейтенанта.

– Ух ты. И насколько сильное подозрение?

– Весьма сильное.

– Надо же. Вот что бывает, когда с риском для жизни разносишь на атомы гигантские каменные члены!

– Да уж, – ухмыльнулся Шефер. – Но и это, мой прекрасный господин обер-фельдфебель, еще не все.

– Куда уж больше, – хмыкнула она. – И так голова кругом.

– Кальвадос, – пояснил Ганс, – штука забористая. Теперь – внимание! – главная новость, – он сделал паузу и с заговорщицким видом оглянулся на дверь.

Эрика не повелась и молча ждала.

– Есть характер, – сказал обер-лейтенант. – Уважаю.

У Эрики дрогнули в готовой расцвести улыбке краешки губ, но обер-фельдфебель не промолвила ни слова.

– Ну ладно, – сдался командир эскадрильи. – Слушай. Ровно через две недели боевой космический флот Новой Германии стартует к Земле. К нашей древней и прекрасной родине, стонущей нынче скорее всего под мерзкой и кровавой властью большевиков и евреев.

Он откинулся на спинку кресла, любуясь произведенным эффектом.

– Повтори, что ты сказал, – тихо попросила Эрика.

Шефер повторил и добавил:

– Всегда хотел знать, кто такие большевики и евреи. И есть ли они на самом деле.

– Я тоже, – сказала она. – Для меня это с детства какие-то сказочные персонажи, олицетворение злых сил.

– Верно, – засмеялся Ганс. – Меня прабабушка, помню, вечно пугала: «Будешь плохо себя вести, придет большевик и утащит к себе в Сибирь. А там хо-олодно, стра-ашно…» Ужас. Что ж, теперь будет возможность убедиться лично, так это или нет.

– Наливай, – скомандовала Эрика своему командиру. – Такую новость лучше переваривать с кальвадосом. Наливай и рассказывай подробно. Если, конечно, у тебя есть время.

– Есть, – заверил обер-лейтенант. – Времени у меня сегодня навалом.

И полез в тумбочку за бутылкой.

Борт патрульного космокрейсера «Неустрашимый»

Капитан-командор Иван Малкович

и Генеральный инспектор СКН Питер Уварофф

Как и многие на «Неустрашимом», капитан-командор Иван Малкович попал в космос прямиком с военной службы. Двадцать два года назад, когда он в чине лейтенанта охранял небо Европы за штурвалом истребителя F-58 от возможного супостата, пятидесятитрехлетний Питер Уварофф носил погоны бригадного генерала и занимал должность начштаба Второй авиационной дивизии Союза европейских государств, дислоцирующейся на исторической авиабазе Авор, что расположена в департаменте Шер, в самом центре Франции.

Надо ли говорить, что в одной из авиагрупп этой дивизии летал Малкович? В то время пути юного лейтенанта и матерого воздушного волка Увароффа пересеклись лишь единожды. Но память о знакомстве осталась у обоих на всю жизнь.

А дело было так.

Единственная дочь Питера, двадцатилетняя Мария Уварофф, изучала – ни много ни мало – в Сорбонне историю искусств и, кстати, считалась весьма усердной в науках студенткой. Это среди преподавателей. А среди студентов Мария слыла анархисткой и приверженкой полулегендарного героя Русской революции Нестора Махно. Что, впрочем, никому не казалось странным, с учетом русских корней Марии Уварофф и левацких парижских традиций, взращиваемых и лелеемых не одну сотню лет.

Отношения между папой и дочкой были сложные. И не только потому, что родители Марии были в разводе вот уже семь лет. При этом бывшая жена Питера вышла замуж вторично, а он на тот момент оставался холостяком. Суть сложных отношений заключалась еще и в том, что, начиная с самого развода, то есть семь лет, отец и дочь не встречались. Хотя оба стремились ко встрече всей душой.

Питер любил дочь едва ли не больше неба и самолетов, но в силу характера, а также чисто мужской и военной привычки к сдержанности в проявлении чувств, старался своей отцовской любви не показывать. Не слишком дорогие подарки на именины и Рождество, оплата учебы, редкие письма – вот и вся любовь.

Мария же характером пошла в отца и поэтому тоже не торопилась признаваться ему в теплых дочерних чувствах. К тому же в детстве отец был для нее кумиром, и до поры до времени девушка была сильно обижена на Питера за то, что тот бросил ее в столь нежном да еще и переходном возрасте, когда девочка превращается в девушку.

Как бы то ни было, но как раз к двадцати годам Мария созрела для того, чтобы навестить папу в свои летние каникулы на его авиабазе и, может быть, возобновить нормальные дочерне-отцовские отношения.

Узнав от этом, Питер едва не поднялся в небо от счастья без всякого самолета, однако внешне никак этого не показал. То есть это он так думал, а подчиненные заметили, что на лице бригадного генерала стала чаще мелькать быстрая и радостная улыбка, словно освещавшая его уже немолодое, но все еще красивое и мужественное лицо.