Иэн Бэнкс - Материя

— Бога ради! Это все моих рук дело. — Автономник помолчал. — Мне поручили защищать вас, Джан Серий, — сказал он теперь более серьезным голосом. — И я не какая-то слепая послушная машина. Я бы хотел и дальше защищать вас, еще и потому, что вы отправляетесь так далеко и будете вне зоны, находящейся под общим покровительством Культуры. На планету, где царит насилие. А ваши способности к защите сведены на нет. По этой причине я и предлагаю свои услуги.

Анаплиан нахмурилась.

— Кроме тех, для которых вы приспособлены, судя по вашей форме, — сказала она. — Я согласна.

Орамен лежал в кровати с девушкой по имени Джишь и играл ее волосами — наматывал длинные каштановые пряди на палец, а потом отпускал. Его забавляло сходство девичьих кудряшек и колечек дыма, которые она выпускала, куря андж. Колечки неторопливо поднимались к высокому резному потолку. Дом располагался в модном и респектабельном районе города, куда вот уже многие годы наведывались придворные, и не в последнюю очередь — его брат Фербин.

Джишь протянула трубку принцу, но тот отмахнулся — нет, не хочу.

— Да брось ты! — хихикнула она, повернулась к Орамену и поползла к нему по широкой, измятой кровати, чтобы навязать трубку силой. Груди ее покачивались. — Не капризничай!

И Джишь попыталась вставить трубку ему в рот. Он отвернул голову и оттолкнул трубку тыльной стороной ладони.

— Нет, спасибо.

Девушка, совершенно голая, села перед ним, скрестив ноги, и постучала черенком трубки по его носу.

— Почему Ора не хочет играть? Ора не хочет играть? — спросила она забавным хрипловатым голоском. Широкое веерообразное изголовье кровати позади нее было украшено картиной в розоватых тонах, изображавшей оргию полулюдей — сатиров и нимф этого мира — на перистых белых облачках, чуть шелушащихся по краям. — Почему Ора не хочет играть?

Он улыбнулся.

— Потому что у Оры есть другие дела.

— Какие дела, мой прекрасный принц? — Она затянулась и выпустила серое колечко дыма, отливавшее водянистым блеском. — Армия ушла в поход. Никого нет, погода теплая, делать совсем нечего. Поиграй со своей Джишь. Почему ты не хочешь?

Он потянулся и поднес руку к стакану с вином, стоявшему на прикроватном столике, словно собираясь взять его, — но потом убрал.

— Я знаю, — сказала, улыбаясь, Джишь и полуотвернулась; силуэт ее груди нарисовался в дымчатом солнечном свете, что лился из окна на дальней стороне комнаты.

Девушка глубоко затянулась и с блестящими глазами повернулась к нему. Она подвинулась вперед и вниз, держа трубку в отведенной назад руке, запечатала его губы своими, открыла рот, полный дыма, и попыталась вдохнуть его в рот принцу. Но Орамен сам сделал резкий выдох. Джишь отпрянула, закашлялась, непроизвольно выпустила облачко горьких паров.

Трубка с громким треском упала на пол. Девушка снова закашлялась, поднеся руку ко рту, — казалось, будто ее вот-вот вырвет. Орамен улыбнулся, быстро сел, схватил ее руку, резко отвел в сторону и ущипнул. Джишь вскрикнула от боли. Фербин говорил, что многим женщинам нравится грубое обращение; Орамен считал это странным, но теперь решил проверить теорию брата.

— Я бы не стал навязываться тебе, моя дорогая, — сказал он. Лицо девушки покрылось непривлекательным румянцем, в глазах блеснули слезы. — И ты должна вести себя точно так же.

Он отпустил ее руку. Девушка потерла запястье, посмотрела на принца, потом шмыгнула носом и тряхнула волосами. Поискав трубку, она увидела ее на полу и свесилась с кровати, пытаясь дотянуться до вещицы.

— Что там у вас? — Над изголовьем показалось лицо Тоува Ломмы. В комнате стояли две большие кровати, которые можно было поставить бок о бок или изголовьем к изголовью, если требовалось относительное уединение. Toy в с парой девушек занимал вторую кровать. Его крупное лицо отливало потом. Toy в смотрел на них с улыбкой. — Вы ведь не поссорились? — Взгляд его скользнул по спине Джишь, тянувшейся к трубке. — Гм, как аппетитно. — Тоув поглядел на Орамена, кивая на ягодицы Джишь, которая возвращалась в кровать. — Не пора ли нам поменяться, мой принц?

— Пора, — согласился Орамен.

Рядом с Тоувом показалась одна из девушек и лизнула его ухо. Орамен кивнул в ее сторону.

— Кажется, ты там нужен, — сказал он Тоуву.

— Слушаюсь и повинуюсь, — подмигнул тот.

Орамен уставился в потолок. Насколько же все изменилось!

Как сильно он вырос — а ведь прошел всего месяц после смерти его отца. Он узнал женщин, научился курить и пить и официально простился с армией, ушедшей в поход. Он нашел несколько красивых слов для общения с девушками (хотя им и не требовалось слов — хватало звона монет в кошельке) и для прощания с армией. Он сам сочинил эту короткую речь — ту, что предложил тил Лоэсп, он отверг как тщеславную и нескромную; регент изо всех сил старался скрыть неудовольствие. Итак, речь была в основном его собственным творением. Кое-что он позаимствовал из «Дома с многими крышами» Синнела, были и вставки из речи палача в третьем акте «Барона Лепесси» Проуда-младшего.

И вот она ушла, сказочно прекрасная армия, под яркими знаменами и снежно-белыми облаками пара, сопровождаемая разнообразыми звуками — бряцанием, шипением, завыванием, рокотом, грохотом, одобрительными криками, — ушла за славой, чтобы расправиться с почти беззащитным теперь Делдейном и воплотить в жизнь великий план короля Хауска: объединить Восьмой и все, что лежит за его пределами.

После этого наступит Золотой век мира, о котором говорил отец, и тогда его сын, то есть Орамен, сможет повести свой народ еще дальше, превзойдя Хауска в славе и достижениях.

Так это выглядело в теории. Сначала требовалось выиграть сражение. Армия избрала неочевидный путь и будет отсутствовать дольше, чем можно было предположить. Результат от этого становился еще более определенным (считалось, что делдейны расположили остатки своих сил у определенной портальной башни, так что их ждет сюрприз и неминуемый разгром), хотя заранее ни в чем нельзя было быть уверенным. Орамену не позволили идти с армией, сказав, что он еще мальчик и не стоит рисковать единственным оставшимся принцем. Особенно после того, что случилось с Фербином...

Он не мог сказать точно, хочется ему идти или нет. Это было бы любопытно, и Орамен жалел, что ни один из отпрысков упокоившегося короля не увидит этой последней великой кампании. Он зевнул. Ну да бог с ним. Сомнительно, что в войске найдется один из сотни, который не хотел бы оказаться сейчас на его месте.

Отец несколькими сезонами раньше спрашивал Орамена, не хочет ли он заглянуть в такой дом, — но принц чувствовал себя неготовым. Не совсем, конечно: уже года два Фербин щедро потчевал его историями об оргиях, и местом действия чаще всего выступали подобные дома. А потому Орамен знал, что там происходит и что от него требуется. Но все же настоящие ощущения были поразительно сильными. Практика оставляла теорию далеко позади. Он пожелал Ширу Рокассу счастливой жизни на покое.