Юлия Зонис - Инквизитор и нимфа

Марк оглянулся на сидевшего за столом человека. Со всеми своими придурями, с нелепой антикварной зажигалкой и даже при том, что именно он отправил Марка на Вайолет, — Висконти ему нравился. А не этим ли в конечном счете все и решается?

— Вы помните «кровавую пятницу», Антонио? — медленно произнес Марк. — Страшно подумать, где бы мы были сейчас, если бы не акция нескольких самоотверженных фанатиков.

Еще секунду генерал недоуменно смотрел на него, а затем восторженно хлопнул ладонями по столу и расхохотался.

Ночной сад террасами скатывался к воде. Пальмы, кипарисы, ближе к берегу — широколапые ливанские кедры, но все это казалось смутными тенями, кроме трепещущих белых звездочек магнолий. На растения декларация о чистоте генома пока не распространялась. Светящиеся цветы пахли навязчиво и сладко, не уступая своим более скромным предкам. Далеко в море, как воздушная гимнастка на трапеции, раскачивалась розоватая луна.

Террасу освещали бледные фосфоресцирующие шары без подвесок. Шары перемещались в воздухе под упорным дыханием бриза. Ветер дул от согревшейся за день земли к воде, и в конце концов шары скапливались у края веранды, утыкались в плети дикого винограда или вылетали в сад. Тогда приходил старый слуга и загонял их обратно пальмовым веером. Все эти манипуляции изрядно раздражали Марка, но ночью дом выглядел лучше, чем при дневном свете. Днем вилла казалась заброшенной, ветхой и какой-то пыльной — так и ожидаешь, что по вымощенному мраморной плиткой полу пронесет сухие листья или даже пожелтевший, как вечность, газетный листок. Газеты Флореан Медичи коллекционировал и с гордостью демонстрировал свою коллекцию Марку. Он теперь все делал с гордостью, как будто эти маленькие достижения — отрытая в антикварной лавочке газета, или фарфоровая трубка с надколотой чашечкой, или выписанный с Терры куст бархатных роз — и составляли смысл его жизни. «А пожалуй, так и есть, — подумал Марк. — Стальным стержнем Флореана Медичи была работа. Оставшись не у дел, он быстро пришел в негодность, как пылящаяся в сарае газонокосилка или двадцать лет не включавшийся комм».

Впрочем, нынешним вечером сенатор взбодрился. То ли вино разогрело его, то ли последние новости — а новости пошли такие, что могли бы гальванизировать труп.

— Ваш генерал окончательно спятил! — сердито выпалил сенатор.

Рука его дрожала, и вино в бокале дрожало вместе с рукой.

На первый взгляд Флореан Медичи не ошибался. Последние действия Висконти нельзя было объяснить ничем, кроме безумия. Генерал назначил встречу с лемурийским послом. Лионель фон Бьюлик заявился в Замок, но выйти из Замка ему не удалось. Посла вынесли по частям. Голову, по слухам украшенную розочками из бумаги и с печеным яблоком в зубах, водрузили на серебряное блюдо, аккуратно упаковали и отослали аютаке «Лакшми» Нииле Парвати. А вот чего бывший сенатор не знал и что отлично было известно Марку — операция прошла не совсем удачно. Лемуриец, уже накрытый двумя операторами и с дротиком снотворного в спине, все же успел раскусить капсулу с быстрым ядом. Иначе, конечно, голова отправилась бы на «Лакшми» чуть позже.

Марк усмехнулся и качнул бокал. Красные тяжелые капли поползли по хрустальной стенке.

— Напротив. Антонио совершенно нормален. Лемурийцы ведь рационалисты и гуманисты. Им очень сложно понять, что их прародина населена оторванными кровожадными ублюдками, которые будут драться до последнего в ущерб собственным интересам. Вот генерал им эту нехитрую истину и продемонстрировал.

— Не морочьте мне голову, молодой человек! Единственное, что ваш Висконти продемонстрировал, — это решимость любой ценой дорваться до власти. И плевать, что мирные переговоры сорваны, что мы теперь вполне можем потерять не только Терру, но и «Церерус», и все Приграничье. Главное, что его политические противники выставлены дураками…

— Тонко подмечено. Одним выстрелом двух зайцев… точнее, мартышку и крысу.

Бывший сенатор возмущенно уставился на Марка.

Трехлетней давности затея со свободной экономической зоной обернулась, как Салливан и предполагал, полным крахом. Флореан Медичи угодил под трибунал по обвинению в шпионаже и предательстве и провел несколько незабываемых месяцев в политической тюрьме ордена на Лиалесе. К счастью для старика, Марк вовремя вернулся с Вайолет, а разведке ордена срочно требовалось разобраться с «заглушками». Если бы сенатор представлял, как связаны воображаемый, гнилью разящий кровосток и его внезапное освобождение, вряд ли Марка допустили бы на освещенную шарами веранду. Впрочем, как знать. Говорят, благодарность не чужда и некоторым политикам.

— Кем этот солдафон себя вообразил?! — взорвался Флореан.

Рука бывшего сенатора дрожала уже так сильно, что он вынужден был поставить бокал на стол.

— Юлием Цезарем? Царем Леонидом? Он хотя бы осознает, что после его… вивисекции об автономии можно забыть? Если лемурийцы победят в этой войне, они полностью ассимилируют человечество, сотрут с лица Земли!

— Если.

— Что?

— Это же вы у нас любитель примеров из истории? Когда Филипп Македонский заявился к воротам Спарты, он предложил горожанам сдаться примерно в таких выражениях: «Сдавайтесь, потому что если я захвачу Спарту силой, если я сломаю ее ворота, если я пробью таранами ее стены, то беспощадно уничтожу всех жителей». На что спартанцы спокойно ответили: «Если».

Бывший сенатор тяжело уставился на собеседника. Ветер мазнул Флореана по высокому лысеющему лбу. Взвились и упали легкие седые волосы, и Марк вновь подумал, что перед ним сидит глубокий старик.

Пожевав губами, Флореан произнес:

— Вы мало изменились за последние восемнадцать лет, Марк. Все так же любите ставить старших на место. Только, извините, Висконти — не Леонид, и вы — не Лисандр. Мы не можем выиграть эту войну.

— Посмотрим.

Марк пригубил вино. Каприйское горчило. Даже хорошего вина сенатор не мог себе позволить. Марк подумал, что в следующий раз надо будет прихватить пару бутылок, и оглянулся на освещенные окна. Он искал глазами тонкую тень. Лаури хлопотала в доме над закусками.

Обернувшись к столу, Марк заметил устремленный на него печальный и проницательный взгляд сенатора. И неожиданно обозлился. Какое право у этой старой обезьяны так на него таращиться? Если бы не Лаури, если бы чертов политикан не был отцом Лаури, если бы Лаури так его не любила — Марк не пошевелил бы для него и пальцем. Сенатор обязан жизнью дочери… и ее другу, которого терпеть не может.

— Вы думаете, Марк, что я вас недолюбливаю, — сказал Флореан.

— Угадали.

— А и не надо гадать. Вы до сих пор не научились скрывать свои мысли. У вас на лице слишком много написано. В тех кругах, куда вы сейчас залетели, это большой минус.