Антон Грановский - Жестокая Земля: Соло-Рекс

Клов, Уманский и Тори уставились на этот фрагмент, окруженный со всех сторон серым фоном и обозначающий их местонахождение.

Клову хватило одного взгляда на экран, чтобы понять — мир вокруг них был расцвечен в радиусе полукилометра, не больше. Дальше он обрывался в безликую, туманную, безрадостную серость Области Незавершенного.

— Странно… — пробормотал Джек.

— Что? — спросила Тори, еще не до конца осознав, что же произошло.

— Когда мы были вот здесь… — тут Джек ткнул пальцем в другой участок на экране, — …нас окружал нормальный, детально прописанный мир. А теперь там только серость.

— И что это значит?

— Подумай сама.

Тори наморщила лоб.

— Ты хочешь сказать, что серая мантия творит мир только для нас и только там, где мы проходим? А стоит нам удалиться больше, чем на километр, как детализированный, тщательно воссозданный мир со всеми его домами, улицами и деревьями снова исчезает, превратившись в Область Незавершенного. Я права?

— Ты же видишь, что показывает «соглядатай». Это взгляд с высоты.

— Но это невозможно! Воссозданные объекты не исчезают!

— Только когда серая мантия творит их в паре с телеоником.

— Но серая мантия не умеет создавать конечные, детализированные формы! Она создает лишь наброски! Грубые подобия!

— Значит, ей кто-то помогает.

— Кто?

— Кто-то из нас, — сказал командор Джек. — Или мы все вместе.

— Но мы не телеоники, — снова возразила Тори.

— Верно, — кивнул Джек. — Поэтому окружающий мир нестабилен. Мы помогаем серой мантии создавать детализированные формы, которые выглядят очень правдоподобно. Но они не завершены и не зафиксированы окончательно. Мы — не телеоники, как ты правильно заметила. Поэтому созданные нами объекты теряют форму и исчезают, как только мы удаляемся от них на километр и больше.

— Никогда не думал, что простые люди, такие как мы с вами, могут создать столь сильное креативное поле, — угрюмо проговорил Уманский.

— Мы напуганы, — сказал Клов. — И разозлены. Мы мыслим, чувствуем и живем на пределе наших возможностей. Думаю, все дело в этом.

— Или в том, что серая мантия воздействует на наши органы чувств, вызывая иллюзии. Мира, который мы видим, нет.

— Но «соглядатай» тоже видит его, — возразил Клов. — А он — машина, а не живой организм.

— Времена, когда техника была объективна, давно прошли, — сказал техник Уманский. — Ученые давно определили, что сильные телеоники могут вызывать оптические и акустические галлюцинации даже у самой совершенной и точной аппаратуры.

Тори проговорила, рассеянно сдвинув брови:

— Если мы не можем положиться ни на собственные глаза, ни на глаза «разведчика», то чему же тогда мы вообще можем доверять?

— Интересный вопрос, — хмыкнул Уманский.

— Я бы хотела получить столь же интересный ответ, — хмуро проговорила Тори.

— Черт! — выругался вдруг командор. — «Соглядатай» вышел из строя. Я потерял над ним контроль.

Уманский хотел что-то сказать, но тут Клов громко проговорил:

— Тени снова на месте!

— Да. — Уманский, глядя на асфальт, прищурил глаза за стеклами очков. — Послушайте, а может, они никуда и не исчезали?

— Но мы же видели, — сказала Тори.

Уманский пожал плечами и проговорил:

— Галлюцинации.

Тори, Джек и Клов посмотрели на него хмурыми взглядами. Уманский смутился.

— Понимаю, как дико это звучит, но тем не менее.

— Тени снова на месте, — повторил капитан Клов. «И почему-то это пугает меня больше, чем их отсутствие», — подумал он, а вслух добавил: — Вам не кажется, что в их конфигурации есть что-то неправильное?

— Они не кажутся мне странными, — сказал Уманский.

— Мне тоже, — подтвердила Тори. Поежилась и неуверенно пробормотала: — Но выглядят они почему-то зловеще.

И вдруг Клов с коротким вскриком рухнул на землю. Все произошло так стремительно, что никто ничего не успел понять, а уж тем более предпринять. Неведомая сила быстро потащила Клова по земле в сторону дворов, погруженных в тень. Извернувшись, капитан схватился за ствол деревца и отчаянно крикнул:

— Свет! Дайте свет!

И тут все поняли, что произошло, — одновременно и внезапно. Черная тень, обвив ноги Клова, пыталась утащить его прочь. Клов из последних сил держался за ствол дерева, по лицу его бежал пот.

— Ну! — хрипло крикнул он.

Тори сорвала с пояса фонарик, быстро подбежала к Клову и направила сноп белого света на тень. Тень с глухим утробным звуком отпрянула, словно свет фонарика обжег ее.

— Клов, что здесь…

Тори захлебнулась фразой и резко упала на землю, словно кто-то с силой дернул ее за ноги. Тень, подобно черной змее, обвилась вокруг ее горла.

— Посвети на нее фонарем! — крикнул Клов, пытаясь подняться.

Джек выхватил из футляра световую шашку, сорвал чеку и, что-то пробормотав, швырнул ее туда, где тени были гуще всего. Раздался хлопок, и всю площадку в радиусе пятнадцати метров залило ярким светом.

Тори, хрипло дыша и заслоняя глаза рукой, поднялась на ноги.

— Это… невероятно, — хрипло проговорила она. — Наши тени пытаются нас убить!

Пока шашка прогорала, путешественники встали рядом, спиной к спине, держа в руках фонарики. Наконец свет шашки померк, а затем и вовсе растворился в сумраке улицы.

Около минуты никто ничего не говорил. Каждый из путешественников с опаской смотрел себе под ноги. Наконец Клов прервал молчание. Он повернулся к Джеку, посмотрел ему в глаза и спросил:

— Что ты бормотал, Джек? Перед тем, как бросить шашку.

Джек, интуитивно поняв, что все закончилось, опустил фонарик и ответил:

— Я произнес молитву, Клов.

— Кажется, это спасло нам жизнь. Но почему ты решил обратиться к молитве?

— Я подумал, что если слова проклятия имеют здесь такую грозную силу, то слова молитвы должны обладать еще большей силой. Потому что в молитве есть благодать.

Уманский посмотрел на Джека.

— Командор, это звучит как бред, но в ваших словах есть что-то такое, что заставляет меня задуматься.

— Телеоник Моузес, который создал эту Клоаку, был религиозен, — сказал Джек. — В трудные моменты он обращался за помощью к молитвам. Думаю, поэтому сработала и моя молитва.

— Это похоже на правду, — после секундного размышления согласился Уманский. Он поправил треснувшие очки. — Думаю, та часть сознания телеоника Моузеса, которая пыталась противостоять разрастающемуся и воплощающемуся кошмару, каким-то образом закрепилась в Клоаке. Она все еще пытается противостоять.

— Лучик добра в царстве беспросветного ужаса, — пробормотала Тори.

— Что?

— Моя мать говорила так о частице Бога, которую каждый из нас носит в душе.

— В данном случае речь должна идти о частице здравого смысла, — уточнил Уманский. И добавил со вздохом: —…В беспросветном царстве подсознания. Коллеги, я призываю всех вас сохранять здравый смысл до конца нашей вылазки, даже если от него останутся одни лишь крупицы.