Вячеслав Шалыгин - Экзамен для гуманоидов

Струйки пота скатились со лба и, злобно вцепившись в веки, заставили Павла отвлечься от странной природной аномалии. Когда он протер глаза, никакой пены не было и в помине. Зато среди белого дня на небе начали загораться звезды. Это он обнаружил, когда вознес благодарность Господу за избавление от миража. Звезд было около двух десятков, причем каждая имела свой цвет. «Вот это иллюминация!» — Паша вновь протер глаза, надеясь, что и этот феномен исчезнет от наивного жеста. Звезды не исчезли, их стало еще больше. Окончательно растерявшись, Паша рванулся в бар, но замер у порога. Внутри помещения на поваленных стульях и столах сидели люди. Довольно странные, но весьма похожие на настоящих. Многообразие одежды, от абсолютного рванья до строгих дорогих костюмов, поражало легкостью сочетания стилей. Никто не выглядел здесь лишним или неуместным. Люди беседовали, пили невесть откуда взявшееся пиво и совершенно не обращали внимания на ввалившегося в помещение Кольченко. Ближайший к вошедшему оборванец старательно раздувал почти погасшую головешку, сидя у неуместного летом растопленного камина. Павел был готов поклясться, что еще пять минут назад никакого очага в баре не было, впрочем, не было здесь и людей, а теперь… В такт потугам правая щека парня надувалась теннисным шариком, а левая бездействовала, то ли от того, что в углу рта была зажата сигарета, то ли от того, что и свод и лицевая часть черепа слева были расколоты словно спелый арбуз. Вместо дыма головешка испускала как раз ту самую пену, что маневрировала перед Павлом при входе в бар. Кольченко почувствовал легкий приступ тошноты. Пот стал прохладным и липким. Паша заложил за воротник носовой платок и провел им по шее, стирая излишки влаги. Случайно бросив взгляд на ткань, он непроизвольно разжал пальцы и окровавленный платок парашютиком упал на землю. Павел лихорадочно повторил движение голой рукой. Пот, прозрачный и бесцветный.

Оборванец наконец прикурил и радостно рассмеялся. Кольченко вдруг понял, что происходящее вокруг напоминает немое кино. Смех «арбузоголового» был единственным звуком в переполненном помещении. Почти в тот же момент щелкнул какой-то невидимый выключатель, и бар наполнился звуками. Сквозь гул, звон посуды, шорохи и топот прорывались обрывки фраз и диалогов.

— Нет, я здесь с двадцать седьмого года, это Семен с тридцать пятого, — внушал собеседнику парнишка лет восемнадцати.

Даже не присматриваясь, Павел различал четыре округлых входных отверстия от пуль на его голой, загорелой спине. Сидящий напротив толстяк обеими руками держался за голову, что довольно ощутимо мешало ему пить пиво. Как только он протягивал руку к банке, не удерживаемая конечностью с соответствующей стороны, голова падала на стойку. Звук при этом был похож на удар по большому барабану. Водворение буйной на место сопровождалось мерзким чавканьем, похожим на шлепок куска мяса, упавшего в лужу крови. Беседа продолжалась.

— …А когда в сорок четвертом (бум) немцы пришили Федора (чавканье), я очень огорчился, — парнишка перегнулся через стойку и достал еще пару банок.

— Я тоже думал, что он из такой дали не доберется, — толстяк потянулся за пивом, — но он молодец… (бум)… (чавканье)… добрался.

Не вникая в содержание разговора, Павел зачарованно наблюдал за манипуляциями толстяка. Вдруг из левого угла забегаловки раздался выстрел. Кольченко среагировал, как на учениях. Еще не долетев до «партера», он выхватил из кармана «ПМ» и, упав и перекатившись, повел стволом из стороны в сторону, разыскивая цель. Однако стреляли вовсе не в него. Четверо прилично одетых джентльменов лениво расстреливали друг друга, не прекращая при этом посасывать из запотевших стаканов маслянисто-янтарный напиток. Судя по всему, выстрелы соответствовали завершающей фазе покера.

— Добро пожаловать, Павел Петрович, в самое знаменитое место на свете, — раздался приятный голос, кажется, баритон, и одновременно с этим Пашин затылок затрещал под тяжестью ботинка, а лоб и рука с оружием чуть не продавили бетонный пол заведения. — А знаменито оно тем, что именно здесь «зимуют раки», здесь никогда не бывали телята, которых гоняет Макар, здесь прописаны все склоняемые в народе матери… В общем, отправляя оппонента по любому известному адресу, вы направляете его именно сюда!

«Чтоб ты сдох, философ хренов!» — не в состоянии открыть рот, мысленно пожелал Кольченко.

— Поздно, товарищ майор, — радостно заявил адресат пожелания и убрал ногу с Пашиного затылка.

Тот не замедлил подняться на ноги и оглянуться.

В баре, кроме мусора и мебели, не было совершенно ничего и никого. Все здание мелко вибрировало, бетонный пол покрылся волнообразной рябью, даже не удосужившись стать для этого жидким. Павел заметил, что сменился не только интерьер, но и интенсивность освещения. Он выглянул в окно и увидел, что цветные звезды перестали размножаться, а в качестве компенсации за это из-за горизонта выползло нестерпимо яркое кроваво-красное зарево. «Просто светопреставление какое-то», — подумал Павел и тут же услышал непрошеный комментарий:

— Весьма удачное слово, — голос звучал из-за спины. — Именно светопреставление! Не локальный катаклизм, не испытания атомной бомбы, не авиакатастрофа. Конец света как таковой — вот что это такое! Вам крупно повезло, вы избраны наблюдать за всем со стороны, и в новом, достойном мире именно вы будете первым и единственным наследником ушедшего человечества. Вы современный Ной! Правда, не будет никаких «тварей по паре», но лично для вас… Алевтина Викторовна устроит? Не стесняйтесь, я же понимаю, я же все прекрасно понимаю…

Паша завертел головой, изо всех сил стараясь обнаружить источник звука.

— Да бросьте вы меня искать! — Голос внезапно утратил слащавость. — У вас осталось от силы шесть часов, а вы ерундой занимаетесь!

— Что значит шесть часов? — Паша наконец обрел дар речи.

— Это значит триста шестьдесят минут, или четверть суток, как вам больше нравится. Нам противостоит злейший враг. Он пытается внедрить в реальный мир совершенно недопустимый вариант существования — жизнь. Отмеренную разрушительными секундами, хаотичную и бестолковую. Сама суть совершенной в своей упорядоченности Вселенной под угрозой. Отрицание зафиксированности событий, мирового порядка, абсурдный вызов стабильности — вот кредо нашего врага. Разве с ним не стоит бороться?

— Постойте, а при чем здесь я? Враг ваш, вот и боритесь, — Павел чувствовал, что в пламенной речи невидимки скрыт какой-то подвох.

— Вы все-таки не поняли. Враг не абстрактен, это вполне конкретный субъект, и для борьбы с ним мне нужен такой же осязаемый помощник. Вы лучший из всех…