Замуж с осложнениями

— Ничего подобного, — мотаю головой. — У нас последние века вообще никаких аристократов нет, все равны, и имена у кого угодно какие угодно. Их можно укорачивать или удлинять по собственному желанию. От этого они не становятся ложными.

— Вот как, — он поднимает брови, впитывая информацию. — Вот это да. Ну что ж, если вам приятнее называться коротким именем, то всё в порядке.

Действительно, всё в порядке. Разговор про имена вернул нас в русло наших обычных бесед, и всё вдруг стало как раньше, до кутерьмы с женитьбой. Правда, кое-что в пережитом кошмаре всё ещё остаётся для меня загадкой. Алтонгирелова душа — потёмки, чего уж там...

— Слушай, я только не поняла... Алтонгирел ведь не собирался предоставлять мне выбора. А если бы он указал мне, кто станет моим мужем, то какой бы в этом был смысл?

Азамат вздыхает и поджимает губы. Ему, похоже, Алтошины художества уже в печёнках.

— Он просто хотел выдать вас за кого-нибудь, чтобы я о вас и думать забыл. А возможно он с самого начала знал про ваше имя, он вообще очень хорошо умеет находить информацию, мог добраться до каких-нибудь выших файлов. Или ожидал, что, когда вас припрут к стенке, я не выдержу и вступлюсь, и тогда он сделает этакую поблажку, чтобы со мной не ссориться... Я могу у него спросить, конечно, но когда он увлекается интригами, от него толком ничего не добьёшься. Тем более, сегодня всё сложилось совсем не так, как он планировал.

— Ну, если он всё это устроил только чтобы тебе помочь, то, можно сказать, у него получилось. Не забудь поздравить на досуге.

Азамат усмехается и смотрит на меня счастливыми влюблёнными глазами. Это сразу воскрешает в моей памяти предположения насчёт брачной ночи. Надо уж сразу всё до конца разъяснить, чтобы и тут не осталось межкультурных недомолвок...

— Азамат. Что мы собираемся делать дальше?

— М-м... в каком масштабе? — улыбается он.

— Ну, покрупнее, чем состаримся и умрём, но помельче, чем пойдём завтракать.

— Хм. У меня ближайшие планы — это долететь до Гарнета и произвести ревизию экипажа.

— Нет, а... на личном фронте? — вижу полное непонимание. — Я хочу сказать, ведь есть вещи, которые положено или не положено делать женатым людям. И я сильно подозреваю, что они у нас разные...

— Лиза, делайте, что хотите, я не вправе вас ограничивать, — отмахивается от меня в священном ужасе. М-да, я чувствую, тут предстоит большая педагогическая работа...

— Ладно, тогда я пока предлагаю отвести одну из кают мне под кабинет, чтобы я могла там нормально разложить свои причиндалы и поддерживать стерильность. И лучше, чтобы это была одна из соседних кают с моей, чтобы недалеко бежать, если что.

Он вдумчиво кивает, делая заметки в уме. Потом вдруг смотрит на меня с сомнением:

— Лиза, а вы уверены, что по-прежнему хотите работать? То есть у вас ведь нет такой необходимости, я способен вас содержать...

— Ещё чего! — возмущаюсь я. Содержать он меня собрался! — Я замуж вышла, чтобы эту работу получить, а не наоборот! Даже не думай. Будешь платить, как в контракте стоит, и точка.

Он несколько секунд переваривает мою реакцию с неуверенной улыбкой.

— Ну хорошо, — наконец медленно произносит он. — Но вы позволите хотя бы иногда дарить вам подарки?

Теперь уже я поднимаю брови и пожимаю плечами:

— Ну конечно, если тебе хочется.

Он вздыхает с облегчением. Ой, чует моё сердце, что-то тут не так.

Мы с Азаматом ещё некоторое время говорим ни о чём — у нас это вообще хорошо получается, — а потом у меня начинает совершенно неприлично урчать в голодном животе.

— Вы можете снять хом , — говорит Азамат, вставая.

Очевидно, он имеет в виду эту тяжеленную блямбу на цепочке. Да уж, я очень надеюсь, что её не придётся таскать на себе всё время. Я, сдерживая неучтивую поспешность, снимаю с себя железяку и вешаю на спинку кровати. Она поблёскивает серебристенько. Азамат, впрочем, в своей остаётся, так что я чувствую себя немного неловко.

— Она очень тяжёлая, — говорю, извиняясь. — Зачем они такие огромные?

— Чтобы издалека было видно. Но их редко надевают. Вам, наверное, вообще не придётся. Это только для больших официальных собраний.

— Да? Это хорошо, а то как-то глупо получилось бы, если бы их нужно было носить всё время, а мне так тяжело...

Азамат смеётся и, стащив свой хом , наматывает его на руку. Мы двигаемся на выход.

— Ну что вы, зачем всё время? Они ведь платиновые, действительно тяжело.

Я вытаращиваюсь: это вот эта вот огромная хреновина — вся из платины?!

— Да они же должны стоить целое состояние!

— Везде, кроме Муданга, — довольно говорит Азамат, придерживая мне дверь. — У нас очень много платины в недрах планеты, — потом его гордость за родину несколько убывает: — Потому джингоши нас и завоевали. Всё изрыли...

Дальше следует, видимо, эпитет к джингошам по-муданжски, но, увы, я не разбираю. А хорошо бы выучить пару ласковых словечек от боевого командира. Мы некоторое время молча движемся в сторону столовой, потом Азамат снова заговаривает:

— Только, Лиза, я вас умоляю, не бейте больше никого по лицу. Среди своих это совершенно недопустимо.

Ох, как же это я не сообразила... Хорошенькое начало на новой работе! Надо будет хоть Алтонгирела обмазать, чтобы следов не осталось от моих хороших манер.

— Сейчас, погоди! — бросаю через плечо Азамату и бегом возвращаюсь в каюту за кремом от ушибов. Азамат честно дожидается меня, один в кухню не идёт. Я присоединяюсь к нему, триумфально помахивая тюбиком.

— Постараюсь исправить дело рук своих, — говорю. — Он, конечно, сволочь, но я понимаю, что была неправа.

— Я бы ещё понял, — задумчиво говорит Азамат, — если бы вы ему раньше, за ругательство влепили. А тут даже и повода-то не было.

— Ну да, конечно! — я вскипаю так быстро, что, видимо, мне только казалось, что я остыла. — Тебя поносить ему можно!

— Он не сказал про меня ничего ужасного, — пожимает плечами капитан. — То, что я урод, это факт. И обижаться на него бессмысленно.

Драматично закрываю глаза ладонью.

— Я по-другому воспитана, — говорю высокомерно. — Я считаю, что это оскорбление. И Алтонгирелу придётся в дальнейшем учитывать моё мнение.

Последнюю фразу я никакими угрозами не сдабриваю, но Азамат косится на меня с опаской. Видно, память о снотворном ещё очень жива.

В кухне Алтонгирел сидит ко входу спиной и только поэтому не удирает при моём появлении. Мрачно ссутулившись, прижимает к голове кусок льда. Сурово треснулся, видать. Или хочет подчеркнуть, какая я зараза, тоже вариант. Подкрадываюсь тихонечко с уже выдавленным на пальцы кремом и принимаюсь втирать, придерживая за темечко, чтобы не удрал. Он напряжённо замирает, но тут мне помогает Азамат: