Михаил Борисов - Главный калибр

Капитан не стал спорить – просто поверил, поднял стакан и проглотил содержимое, как пьют лекарство, прописанное корабельным врачом. Спустя минуту тёплая волна, поднявшаяся откуда-то изнутри, мягко стукнула его по затылку. Старик не спеша продолжал: «Я бы рад был составить тебе компанию, да уже не могу. Но, – он наставительно поднял вверх палец, – тебе это мешать не должно». Горький напиток, пахнущий зерном и дымом, согрел капитана.

Старик повёл капитана на веранду второго этажа. Вечер уже перетекал в ночь, и капитан смотрел, словно впервые, как солнце опускается за горы. Он так давно не видел, какой бывает вечерняя заря на планете, что стоял, замерев, вцепившись в перила. Вернул его обратно голос старика: «Выпей, парень». Капитан обернулся. Старик снова держал налитый стакан. «Грег вот так же глазел на закат. Его было силой не загнать в дом, пока у него глаза не слипались. Бывало – и засыпал здесь, прямо под звёздами… Ты пей, и если хочешь – послушай старика. Ведь он был не сын мне – внук… Знаешь, как говорят? Первый ребёнок – последняя игрушка, а первый внук – первый ребёнок. Его родители погибли давным-давно, ему и десяти не было… Пей, парень. – Старик говорил так, как уже давно не говорят – неторопливо подбирая ёмкие слова и тщательно выговаривая их с лёгким акцентом. – Не верь тому, кто скажет, что в одиночку пить стыдно. Стыдно только тем, кто боится оставаться наедине с самим собой; добрый напиток – он как зеркало, проявляет и проясняет всё то, что человек хотел бы утаить от себя самого, ты мне поверь, я ведь кое-что о жизни знаю…»

И капитан пил и слушал старика, а когда не стало сил – уснул на невысоком табурете, прислонившись к перилам, уснул со странным облегчением прямо под звёздами. Старик сходил в дом, вынес клетчатый плед и укрыл капитана, а сам уселся в кресло напротив.

Наутро тело побаливало оттого, что спать пришлось в неудобной позе, но гораздо больше ныло внутри: сидящий в кресле старик так и не проснулся, и капитан судорожно тыкал пальцами в коммуникатор, вызывая ближайшую медстанцию. Когда прибыл санитарный геликоптер, капитан сидел рядом с креслом. Старик, годившийся ему в отцы, а может быть – и в деды, накануне сумел рассказать капитану что-то такое, от чего внутри саднить не перестало, но – боль стала иной, щадящей, почти терпимой… Не осталось никого из Мак Коев, кому он мог бы вернуть хоть часть этого долга.

У капитана больше не осталось дел. Адмиралтейство молчало. Капитан связался со штабом сам. Офицер у коммуникатора был терпелив и немногословен: на имя капитана не поступило ни распоряжений, ни предписаний. Да, в Адмиралтействе есть его координаты. Да, с ним обязательно свяжутся, когда возникнет необходимость. Нет, официального ответа на рапорт пока не было.

В гостинице капитана посетила мысль переодеться в гражданское. Пришлось пройтись по магазинам, но разведывательный рейд ничего не дал – он даже не мог толком объяснить, что ему нужно. В этом сезоне царила мода на глубокое ретро – камзолы апельсиновых расцветок с дутыми на плечах рукавами повергали капитана в шок. Тогда он подошёл к делу иначе: заказал на гостиничный визор каталоги и провёл пару часов, педантично отмечая более-менее подходящее. Связался со службой доставки и продиктовал каталожные номера. «Надеюсь, вам нравятся эти вещи, – сказала с экрана визора задорная китаянка. – Но если позволите высказать мнение, они больше пошли бы… ну, скажем, отставному военному». Капитан, расхаживавший по номеру с коммуникатором в руках, остановился прямо перед камерами визора, растерянно глядя на экран. «Ага, – сказала девушка и залихватски приложила ладонь к непокрытой голове. – Прошу прощения, сэр. В течение двадцати минут заказ будет на месте. Всего хорошего!» Он только развёл руками.

Переодевшись, набрал номер брата, который получил от информатора ещё неделю назад – и через несколько часов сошёл на лётное поле в Новой Зеландии, окончательно запутавшись в часовых поясах. Несмотря на ночь, было жарковато, и капитан, немного поколебавшись, махнул рукой и расстегнул верхнюю застёжку на рубашке. Брат отпустил бороду и обзавёлся ещё одним сыном. Они крепко обхватили друг друга, и капитан почувствовал, что младший стал шире его в плечах. Жена с детьми стояли поодаль – несмотря на ночь, такое событие никто не захотел пропускать. Особенно племянники, которые тут же облепили капитана. Через несколько минут ему казалось, что их вдвое больше, чем есть на самом деле. В глубине души он им позавидовал, вспоминая свое стеснительное детство.

– Представляешь, какая незадача, – говорил брат в такси. – Завтра в два нас ждут в Чили. Там прямо на побережье попадаются любопытнейшие экземпляры (тут он выговорил что-то совсем непонятное), если мы опоздаем к концу сезона, придётся ждать целый год. Ты надолго?

Простой вопрос поставил капитана в тупик. Он понятия не имел, надолго ли он здесь.

– Ну, я не знаю… – выдавил он и почувствовал всю нелепость фразы. Флотский никогда так не скажет. «Да какой я к чёрту флотский, – резко подумал капитан. – Сначала тянул время, потом глупо опоздал, а в довершение всего отправил на тот свет сто шестьдесят восемь человек, пытаясь исправить собственную ошибку – и это не считая потерь на „Флоксе“, которых тоже не должно было быть…»

– Вот и замечательно! – просиял брат. – Поселишься здесь, а мы вернёмся месяца через полтора. Надеюсь, тебе не покажется тесно…

Тесно и быть не могло – капитан едва сумел разглядеть углы отведённой ему комнаты. Поворочавшись с боку на бок, он передвинул здоровенную кровать вплотную к стене и наконец уснул. Рано утром брат, мечтавший показать ему земную экзотику, предложил выйти на яхте – благо что дом стоял на океанском побережье.

К стыду своему, через двадцать минут путешествия капитан почувствовал себя отвратительно. Брат забавлялся, глядя на побледневшего капитана. «Флот! – кричал он. – Вы поглядите на флотского офицера, который не знает, что такое качка!» Капитан мотал головой, пытаясь удержать внутри завтрак. Густо-зелёные океанские волны равномерно накреняли судёнышко. В космосе качки не бывает. Невесомость и перегрузки есть, но качки-то не бывает никогда.

Присев на песок, он долго собирался с силами, пока вестибулярный аппарат не пришёл в норму. Брат сидел рядом, поглядывая со снисходительной улыбкой. Потом заставил его подняться и потащил в дом, пообещав никому не рассказывать.

После шумного обеда подошла пора прощаться, и через полчаса капитан опять остался на пороге один, провожая взглядом аэротакси. Люди путешествовали теперь с той же лёгкостью, как несутся по ветру семена одуванчика.

Он немного побродил по опустевшему дому. Заглянул в детскую. Впрочем, вряд ли её можно было назвать детской – судя по тому, что находилось вокруг, люди здесь жили здесь вполне взрослые и самостоятельные. Капитан повертел в руках модельку «Байконура» – и уважительно положил на место. Модель была подробнее той, что когда-то была у него.