Фрэнк Херберт - Жертвенная звезда [litres]

– Если ты так говоришь, то я отказываюсь это понимать.

– Это происходит, Макки, потому что мои собратья выбрали меня… координатором? Нет, это неадекватный термин. Воронкой? Может быть, посредником? Нет, все равно это неадекватно. Ах! Я, моя самость, это и есть – S-глаз !

Макки отпрянул от ложки. Его охватила волна невыносимого мрачного отчаяния. Ему хотелось закричать. По щекам потекли слезы. Его душили глухие рыдания. Как это печально! Организм реагировал эмоцией, но эмоция пришла извне.

Постепенно отчаяние улеглось.

Макки медленно выдохнул ртом. Он все еще дрожал от пережитого всплеска эмоций. Но это были эмоции калебана, вдруг дошло до Макки. Эта чужая эмоция выплеснулась, словно волна жара, захватившего все его нервные окончания.

Печаль.

Вне всякого сомнения, это реакция калебана на все неизбежные, лежащие на его совести смерти.

Я – S-глаз!

Что, черт побери, имел в виду калебан? Макки подумал о каждом переходе через люк перескока. Узлы соединения? Может быть, нити? Каждое существо, захваченное эффектом S-глаза, оказывалось привязанным к нитям, проходящим через люк перескока. Так ли это? Фэнни Мэй употребила слово «воронка». Каждый путник проходил через ее… руки? Что бы это ни значило… Когда же она перестанет существовать, нити оборвутся и все умрут.

– Почему нас никто не предупредил, когда вы, калебаны, предложили нам пользоваться эффектом S-глаза? – спросил Макки.

– Предупредил?

– Да! Вы предложили…

– Нет, не предложили. Мои собратья объяснили эффект. Сознающие вашей волны выразили большую радость. Это они предложили обмен поддержкой. Вы называете это платой, не так ли?

– Но нас надо было предупредить.

– Зачем?

– Ну, скажи, вы ведь не живете вечно, так?

– Объясни слово «вечно».

– Вечно… это значит всегда. Бесконечность, понятное слово?

– Мыслящие существа вашей волны ищут бесконечности?

– Не для индивидов, но для…

– Для вида мыслящих они ищут бесконечности?

– Конечно же!

– Зачем?

– Но разве не все этого хотят?

– Но как быть с другими видами, для которых ваш вид прокладывает путь? Ты не веришь в эволюцию?

– Эво… – Макки осекся и сильно тряхнул головой. – Какое отношение ко всему этому имеет эволюция?

– Все существа проживают свой день и уходят, – ответил калебан. – День – это правильный термин? День, единица времени, наделенная линейностью, нормальная длительность существования – ты ухватил это?

Макки шевельнул губами, но не сказал ни слова.

– Длина линии, время существования, – продолжал калебан. – Это приблизительный перевод. Он правильный?

– Но кто дал тебе право… покончить с нами? – произнес, наконец, Макки, обретя дар речи.

– Право не есть нечто принятое по умолчанию, Макки, – сказал калебан. – Учитывая условия правильного соединения, мои собратья собирались взять на себя контроль над S-глазом до того, как случится разрыв моей непрерывности. Но в данном случае такое решение оказалось неприемлемым. Млисс Эбниз и ее сообщество укоротили ваш единственный путь. Мои собратья уходят.

– Они бежали, пока у них было время, это я понимаю, – мрачно пробормотал Макки.

– Время… Да, это ваш одномерный линейный путь. Это сравнение подходит, оно не вполне адекватно, но достаточно.

– И ты – определенно последний калебан для… нашей волны?

– Самость единственна, – ответил калебан. – Заключительный, последний калебан – это я, да. Моя самость подтверждает истинность описания.

– У тебя есть какой-нибудь способ спастись? – спросил Макки.

– Спастись? А-а-а, избежать? Ускользнуть! Да, ускользнуть от окончательного разрыва непрерывности. Ты это мне предлагаешь?

– Я спрашиваю, не было ли у тебя способа бежать так же, как бежали твои собратья.

– Такой путь существует, но для вас результат не изменится.

– То есть ты можешь спастись, но это спасение будет означать нашу гибель?

– У вас есть термин для обозначения чести? – спросил калебан. – Можно сохранить себя, но потерять честь.

– Туше! – воскликнул Макки.

– Объясни, что такое туше, – попросил калебан. – Это новый термин.

– Да? О, это очень старый, даже древний термин.

– Термин, возникший в начале начала линейности, говоришь? Да, это связано с узловой частотой.

– Узловой частотой?

– Вы в таких случаях говорите просто «часто». Узловая частота предполагает, что нечто происходит часто.

– Эти слова означают одно и то же, я понял.

– Нет, не одно и то же, а нечто схожее.

– Принимаю поправку.

– Объясни, что такое «туше». Какое значение имеет этот термин?

– Значение… ну да. Это термин из фехтования.

– Фехтование? Что такое фехтование?

– Это поединок на шпагах.

– Поединок? Ты имеешь в виду какое-то отгораживание?

Макки как мог объяснил калебану, что такое фехтование, шпага и как с нею обращались мастера фехтования, а кроме того, посвятил калебана в таинство поединка и соревнования.

– Эффективное прикосновение! – перебил Макки калебан, не скрывая неподдельного изумления. – Узловое пересечение! Туше! Ах-ах! Именно такие вещи в вашем виде чаруют нас! Какая концепция! Пересечение линии: туше! Смысл – пронзить: туше!

– Окончательный разрыв непрерывности, – насмешливо произнес Макки. – Туше! Когда ожидается туше во время очередного бичевания?

– Пересечение и туше кнута! – сказал калебан. – Ты ищешь положение линейного смещения, да, это так, и это трогает меня. Возможно, мы до сих пор занимаем наши линейности, да, это так; но моя самость предполагает, что и другим видам могут потребоваться те же измерения. И мы, уступая им, прекращаем свое существование. Разве не так?

Макки не ответил, и калебан продолжил:

– Макки, до тебя дошел смысл сказанного мною?

– Думаю, что твои действия пора саботировать, – буркнул Макки.

Изучение языка – это практика в его иллюзиях.

Чео, пан-спекки с замороженным эго, задумчиво смотрел на солнце, садившееся в море за раскинувшимся перед ним лесом. Это хорошо, подумал он, что в нашем идеальном мире есть такое море и эта башня, построенная по распоряжению Млисс, господствующая над всеми зданиями и башнями. С ее верхнего этажа открывался вид на отдаленную равнину и материковые горы.

Прохладный ветер обдувал левую щеку Чео, шевелил его соломенно-желтые волосы. На нем были зеленые брюки и сетчатая рубашка тусклого золотисто-серого цвета. Одежда подчеркивала человекообразную внешность, и все же в некоторых местах на теле вздувались мышцы, которых не было у людей.

Довольная улыбка тронула его губы, но глаза не улыбались. У него были глаза пан-спекки – фасеточные органы зрения, блестевшие в лучах заходящего солнца. Границы фасеток были нечеткими в результате операции. Этими глазами Чео смотрел на сознающих существ, которые, словно крошечные насекомые, копошились внизу – на улицах и мостах. Одновременно глаза позволяли Чео смотреть на небо и видеть стаи птиц и полосы бегущих от моря облаков, не говоря уже о самом море и балюстраде.