Жорж Ле Фор - Вокруг Солнца [litres]

– Поторопитесь, пожалуйста, – понукал его профессор. – Ну, что? Насколько уменьшился диаметр?

Не говоря в ответ ни слова, инженер молча отступил от трубы с видом величайшего удивления.

– Да говорите же! – закричал старик, хватая его за руку.

– Диаметр.

– Ну?

– …не уменьшается, а напротив, увеличивается.

– Не может быть, вздор!

– Взгляните сами!

Старый астроном, весь дрожа от волнения, приставил глаз к окуляру и через минуту в свою очередь, отступил, в изумлении восклицая:

– Чудесно! Сверхъестественно! Непонятно! Диск Солнца действительно увеличился на двадцать восемь секунд.

– Значит… – начал Гонтран.

– Значит, мы не удаляемся от Солнца, а приближаемся к нему.

– И, стало быть, мы падаем не на Венеру, а на Меркурий?

Михаил Васильевич с ужасом схватился руками за голову и опустился на диван.

– Что такое? Что с вами? – воскликнули обеспокоенные спутники ученого.

– Ах, это ужасно, ужасно! – глухо прошептал вместо ответа профессор. – Мы падаем не на Меркурий, а на Солнце, и погибнем в его раскаленных безднах.

Фаренгейт с яростным проклятием вскочил со своего места и, словно раненый тигр, стал метаться по каюте. Гонтран, почти лишившись сознания, упал в кресло, невнятно шепча имя своей невесты. Что касается Сломки, то он и тут не изменил своему характеру: вытащив из бокового кармана свою неразлучную спутницу, записную книжку, он лихорадочно принялся испещрять цифрами и алгебраическими знаками ее страницы.

Так прошло около двух часов. В мрачном молчании пассажиры летательного аппарата рисовали себе ужасную смерть в раскаленной фотосфере солнца. Конец был, по-видимому, уже близок, так как ослепительный блеск солнечных лучей, проникавших через окна каюты, и жара с каждой минутой все усиливалась.

Вдруг громкое «ура!» раздалось в каюте. В то же мгновение Вячеслав Сломка, сорвавшись со своего места, высоко подбросил к потолку записную книгу.

– Что с ним? Бедняга спятил! Вячеслав, опомнись! – в один голос раздались три восклицания.

Не беспокойтесь, товарищи, и перемените ваши плаксивые мины на более веселые, – комически раскланиваясь, возразил инженер. – Я нашел, что мы опишем около Солнца кривую и затем упадем как раз на Меркурий, что случится не позже суток, считая с настоящей минуты.

С этими словами Сломка вручил Михаилу Васильевичу свою записную книжку. Профессор схватил ее дрожащими от волнения руками и принялся торопливо проверять вычисления инженера.

А тот подошел к Гонтрану, дружески хлопнул его по плечу и прошептал на ухо:

– Решительно, Гонтран, ты родился под несчастной звездой. Я начинаю верить, – прибавил он, заметив вопросительный взгляд Фламмариона, – что брак твой с Еленой, несмотря на все препятствия, все-таки состоится.

«Меркурий принадлежит к числу тех планет, о которых знали еще древние, но из этих планет он стал известен позже всех других. Древнейшие, дошедшие до нас, сведения о Меркурии относятся к 265 г. до Р. X., или к 294 г. эры Набонассара. Кроме того, известны еще китайские наблюдения над этой планетой, из которой древнейшее сделано за 318 лет до начала нашей эры».

– Гонтран, вы спите? – раздался вдруг голос старого ученого, который давно уже был на ногах и возился с подзорной трубой, в то время как его спутники еще нежились в своих постелях.

– Нет, – отвечал Фламмарион, поспешно захлопывая книгу, которую он читал (читатели, конечно, догадываются, что это было творение знаменитого Фламмариона). – Нет, профессор, я не сплю!

– В таком случае будьте добры, поднимитесь и взгляните в трубу.

Волей-неволей Гонтрану пришлось покинуть постель.

– Ну-с, что такое? – спросил он, подходя к инструменту.

– Глядите вот сюда, – указал Михаил Васильевич на окуляр трубы, – и скажите, в какой форме представляется вам планета Меркурий!

– Гм… – задумался молодой человек, в течение нескольких мгновений не отрывая глаз от окуляра. – Форма планеты теперь похожа на Луну в первой четверти. Она двурогая.

– Прекрасно! Теперь глядите в оба и скажите мне, находите вы какую-нибудь разницу между обоими рогами планетного серпа?

Гонтран около минуты смотрел внимательно.

– Да, – решительно отвечал он наконец. – Мне кажется, что рога Меркурия представляют между собой заметную разницу: южный далеко не так заострен, как северный.

– Браво, браво, – в восторге перебил его старик. – Значит, я не ошибся.

– В чем это, мистер Осипов? – потягиваясь, проговорил только что успевший проснуться Фаренгейт.

– В том, что на Меркурии есть значительные возвышенности.

– Может быть, вы даже успели и смерить их с Земли, подобно лунным горам? – с легкой насмешкой продолжал американец.

– Нет, не мерил, потому что высота этих гор уже давно вычислена Шретером, который нашел ее равною одной двести пятьдесят третьей части диаметра планеты. Это составит около двадцати девяти километров.

– Ого-го! – протянул озадаченный американец. – Порядочно!

– Да, особенно если мы примем в расчет, что высота Джомолунгмы, высочайшего из пиков Гималаев, равна всего 8740 метрам.

– Все это прекрасно, – вмешался в разговор Сломка, – но я позволю себе обратить ваше внимание вот на какое обстоятельство: еще несколько сотен тысяч миль, и мы очутимся в сфере притяжения Меркурия, после чего начнется падение нашего аппарата. Не мешало бы ввиду этого нам подумать, каким способом сохранить при падении на Меркурий свои бока. В противном случае, избежав опасности изжариться на Солнце, мы не избежим зато неприятной необходимости превратиться в отбивные котлеты.

– В самом деле, – поддержал инженера американец, – об этом нужно серьезно подумать. При падении на Луну мы спаслись благодаря буферам нашего вагона, сильно ослабившим толчок, при падении на Венеру нас вывез парашют, а теперь нам нельзя рассчитывать ни на то, ни на другое средство.

Не зная, что сказать на это, Гонтран предпочел глубокомысленно промолчать; что касается профессора, то его опасность разбиться при падении на поверхность Меркурия беспокоила, видимо, очень мало: предоставив своим спутникам изыскивать какие угодно средства для устранения этой опасности, он принялся за наблюдения.

– Ну, так как же? – снова спросил своих собеседников Сломка после нескольких минут молчания. – Не забывайте, что мы упадем с высоты полумиллиона миль, и если принять во внимание, что наш аппарат весит около тысячи кило, то окажется, что в момент самого падения наша скорость достигнет 12 километров в секунду!

Лица Фаренгейта и Гонтрана моментально вытянулись, и на несколько минут в каюте опять воцарилось тяжелое молчание.