Франсуа Баранже - Dominium Mundi. Властитель мира [litres]

И там во сне ему однажды ночью явился Христос.

Сын Божий приказал ему присоединиться к сражению с неверными и поднять армию, дабы привести христиан к победе. Вечно жадные до сенсаций информационные каналы коршунами набросились на событие, неустанно донося до общего сведения любое заявление этого увлекающего за собой толпы монаха.

А поскольку всего лишь несколькими месяцами ранее был объявлен крестовый поход на Акию, Петр ни на мгновение не усомнился в значении полученного им послания. Босой и в одной рясе, он пустился в путь к Риму, неся от города к городу проповедь священной миссии во исполнение воли Всевышнего. Его ораторские таланты были таковы, что поток кающихся грешников без конца нарастал, а идея крестового похода – и без того всячески пропагандируемая средствами информации – мало-помалу обрела действительно внушительную силу.

Политические комментаторы не ожидали, что верховный понтифик согласится принять этого блаженного, однако двери Ватикана широко распахнулись перед ним. Отчет о встрече гласил, что обе стороны по достоинству оценили друг друга. Для Урбана было приятной неожиданностью увидеть перед собой человека пылко верующего, но обладающего живым и ясным умом, вполне способного уловить все нюансы обязательных условий, которые выдвигает операция такого масштаба, как крестовый поход; Петр же был ослеплен встречей с этой почти мифической личностью, первым папой после Великого Хаоса и человеком, возродившим идею Dominium Mundi. Поэтому проповеднику, разумеется, было предложено принять участие в крестовом походе.

Следует заметить, что в тот момент на роль руководителя этой военной экспедиции прочили епископа города Пюи Адемара Монтейльского. Уже много лет он был папским легатом, посланником, сумевшим добиться особенно больших успехов при различных европейских дворах, а главное – давнишним другом брата короля Франции, Гуго де Вермандуа, будущего капитана «Святого Михаила». Если с политической точки зрения все эти достоинства делали его наиболее вероятным главой крестового похода, то для средств массовой информации он был темной лошадкой. И вот, едва увидев появившегося в ближайшем окружении Урбана Петра Пустынника, епископ мгновенно понял, что этот харизматичный проповедник его затмит.

И действительно, с течением месяцев слава Петра только росла. Он не щадил себя, чтобы увлечь за собой толпы, и результатом его усилий стала мобилизация такого количества народа, что под конец многим даже приходилось отказывать. Стало очевидным, что Урбан IX колеблется, не зная, кого из двоих выбрать. Чувствуя, что проигрывает, Адемар прибег к неприглядным маневрам, стараясь подорвать влияние Пустынника и запятнать его репутацию, для чего организовал клеветническую кампанию в прессе, которая распространяла самые дикие измышления. Однако эта стратегия грешила очевидностью и привела только к еще большему росту популярности Петра, превратив его в единственного достойного представителя христианского народа, от которого в высших сферах попытались избавиться самым постыдным образом.

Несмотря на все свои усилия, в тот день, когда канал НВ-9 в утренней передаче сообщил в прямом эфире, что Адемар страдает одной из тех неизлечимых генетических болезней, которые появились после Войны одного часа, епископ получил последний удар. Это открытие ipso facto [34]ставило его вне игры в том, что касалось командования долгосрочной военной экспедицией. Никто так никогда и не узнал, каким образом подобная информация попала к журналистам, но она стала решающим фактором.

В тот же день Петр Пустынник был официально объявлен Praetor peregrini . А также стал верховным судьей армии крестоносцев, ее главнокомандующим и религиозным лидером.

Адемару же Монтейльскому предстояло принять участие в походе только в качестве папского легата. Роль, конечно, почетная, но исключительно совещательная; он будет заседать в Совете крестоносцев, но не иметь в нем реального влияния.

И вот теперь, после такого падения, он как ни в чем не бывало явился ломать комедию перед своим давним соперником – человеком, похитившим у него пост, о котором он так мечтал, должность, которая увенчала бы его карьеру, – как если бы он действительно восторгался проповедью Петра.

– Монсеньор, я счастлив, что моя проповедь вам понравилась.

– Просто поразительно, какое воздействие на толпу всегда производят ваши речи, мой дорогой Петр.

– Я лишь смиренно стараюсь быть наилучшим глашатаем слова Божия.

– В действительности вы играете гораздо большую роль! – продолжал рассыпаться Адемар, медоточивый как никогда. – С таким апологетом, как вы, можно не беспокоиться о воцарении истинной веры. Лично я убежден, что не существует ни одного безбожника, которого вы не смогли бы обратить.

Намерение епископа обиняком низвести его до уровня простого коммивояжера никоим образом не ускользнуло от Петра, ощутившего, как внутри у него вспыхивают искры гнева. Ему хотелось ответить, что с Божьей помощью он мог бы постараться обратить даже некоторых епископов, но пришлось ограничиться улыбкой и легким наклоном головы. Адемар продолжал:

– Его святейшество лично поручил мне передать вам свои поздравления с этой проповедью ad gloriam Dei [35] К славе Божией (лат.) . .

Петр не сумел сдержать удивления:

– Урбан Девятый нашел время прослушать мою проповедь?

И тут же пожалел о своем вопросе. Если папа его поздравляет, значит он его слушал. Петр разозлился на себя за слишком поспешно вырвавшиеся слова. Он постарался овладеть собой и поспешно продолжил:

– Он оказал мне большую честь, я знаю, как мало времени оставляют ему дела империи.

– Верно, но он всенепременно пожелал лично отследить этот решающий этап крестового похода. Я должен был связаться с ним после вашей проповеди по другим поводам, и он не скупился на похвалы вашей пламенной речи.

Петр подумал, что, если Адемар и дальше будет упражняться в своем лицемерии, рано или поздно у него изо рта потечет желчь.

– Я вам глубоко признателен, монсеньор.

Кто-то порывисто вошел в помещение, переключив на себя внимание обоих священнослужителей. На вновь прибывшем была широкая, расшитая золотом коричневая накидка и тяжелые кожаные сапоги, громко клацающие по металлическому полу. Темные брови, перечеркивающие квадратное лицо, прямой нос над короткой ухоженной бородой. Молодые дьяконы расступились, а льстивое выражение мгновенно исчезло с лица Адемара Монтейльского.

– Роберт Нормандский! – воскликнул Петр Пустынник громким голосом, в котором прозвучала нотка неудовольствия. – Вам удалось пропустить мою проповедь!