Натали Р. - Враг моего врага. Том 1

Эйзза беспомощно подняла глаза к потолку. Кетреййи трудно отвечать на вопрос «почему». Их этому почти и не учат. Простейшие причинно-следственные связи: упадешь с высоты – убьешься, съешь несъедобное – отравишься, не более того. Важнее выучить, что можно и что нельзя. Память у кетреййи неплохая. А вот логика – не очень.

Девушка все же попыталась ответить, припомнив все, что ей известно.

– У двух кетреййи может получиться ребенок. А если они не подходят друг другу как родители? При заключении брака это проверяется. Не должно быть больных детей, или с плохой наследственностью, или плохо обеспеченных, или рожденных не вовремя.

– Держу пари, – фыркнул все тот же голос, – уж вампиры-то, в отличие от этих глупых милашек, знают, что такое контрацепция. Трахаются, небось, друг с другом без зазрения совести.

Земляне заулыбались.

– Неправда! – обиделась Эйзза. – Шитанн соблюдают те же правила, и еще строже. Им даже влюбляться в своих нельзя. Несчастная любовь опасна для их душевного равновесия.

– Обоссаться, – протянул голос. – Чувствительные кровососы! Несчастная любовь полезна для выработки характера.

– Вам, может, и полезна! – вскинулась Эйзза. – А у шитанн характер и так хорош. Да, они чувствительные, нежные, ранимые… И они любят нас!

– А мы – их, – мрачно добавил Стейрр, уловив, о чем речь. – Будете оскорблять шитанн – в морду дадим.

Анцелл и Асст кивнули. Никто из землян не засмеялся. Странно.

– Нас больше, – вкрадчиво заметил Стефан.

– Мы не умеем считать, землянин, – криво усмехнулся Стейрр и стянул косички, торчащие в разные стороны, резинкой на затылке. Кажется, это была шутка: кетреййи все-таки учили считать в пределах пары десятков. – Но мы хорошо знаем, кому обязаны тем, что умеем. Нам все равно, сколько вас.

Анцелл сгреб Эйззу себе за спину, расправил плечи, заслоняя ее. Асст давно был готов к драке. Повисло молчание, нарушаемое только сладкими стонами не выключенной голограммы.

Бадма и Стефан переглянулись и с непонятным выражением посмотрели в левый угол – туда, откуда доносился язвительный голос. Справа поднялся со своего места чернокожий офицер, подошел, раздвинув своих здоровенных подчиненных, встал перед кетреййи. Он и сам был не меньше, уступая Бадме разве что в плечах, но превосходя в росте.

– Вы молодцы, ребята, – сказал он негромко. – И девочка ваша – умница. Кое-кому из нас тоже не мешало бы получше помнить, чем и кому они обязаны, – он на секунду обернулся и смерил кого-то невидимого уничтожающим взглядом. – Успокойтесь, никто не хотел вас обидеть. Вилис неудачно пошутил.

Эйзза передернула плечиками. К некоторым вещам она, наверное, никогда не привыкнет. Например, к шуткам землян.

– Мир? – предложил офицер, протягивая руку.

Кетреййи заколебались. Они просто не знали, что означает этот жест. Но Эйзза уже видела, как поступают земляне. Она вылезла вперед из-за спины Анцелла и вложила свою ладошку в громадную жилистую лапу.

Приготовившийся к крепкому пожатию офицер моргнул и остановился в последний момент, чтобы не раздавить хрупкую ручку девчонки. Хмыкнув, он поднес ее ладонь к губам и аккуратно поцеловал.

– Давайте фильм смотреть, – он кивнул на голограмму. – Много интересного пропустили, – глаза его вдруг стали хитрыми и веселыми. – Расскажешь мне, Эйзза, что та девица делает неправильно? Похоже, вы, кетреййи, удивительно хорошо в этом разбираетесь.

Польщенная Эйзза согласно уселась рядом с ним и стала комментировать действие. Земляне смеялись, но она не обращала внимания. Хохочут – значит, все в порядке, драки не будет.

Солнце отражалось от ледяных вершин, и они сияли ослепительно-белым светом. Воздух был холодным, а солнце – горячим. Салиму всегда поражал этот контраст, характерный для горной Европы. Ко всему можно привыкнуть, но она не успела: ей нечасто приходилось бывать в этом регионе, вполне благополучном и не требующем пристального внимания. В основном она приезжала сюда не по делам, или не только по делам. Вот и сейчас она взяла с собой сыновей. Старшему уже двадцать, и говорят, что он вылитый отец в молодости. Королем Фархаду не стать, ведь у него полно сводных братьев, но это и к лучшему: власть – не удовольствие, а тяжкий труд и огромная ответственность. Салима знала это по себе и не желала своим детям такой судьбы. Порывистому юноше власть была бы в тягость, ему подавай романтику космоса… Младшему, Фахиму – семнадцать. В этом возрасте ее брат получил власть, толком не понимая, как ею распорядиться, и едва все не испортил, попытавшись поссориться с ее мужем. Салиме отрадно было думать, что сын уже проницательнее брата, лучше разбирается в мировых тенденциях, и невыносимо горько, что она не смогла сделать из Фейсала мудрого и самодостаточного правителя.

– У тебя прекрасные сыновья, – промолвила блондинка с аккуратно уложенными в пучок волосами, примерно одних лет с Салимой. Она помешивала чай в фарфоровой чашечке, глядя в окно на двух парней в ярких горнолыжных комбинезонах, наперегонки мчащихся по склону.

Этот живописный уголок в Альпах не был курортом. Сюда не заезжали посторонние, не заглядывали любопытные туристы. Небольшое частное владение, предназначенное для отдыха важных персон. На несколько километров вокруг – никого, кроме двух ребят, с гиканьем носящихся по окрестностям на лыжах, двух подруг, сидящих в уютном охотничьем домике за чайным столом, да двух отрядов их личной охраны, ненавязчиво бдящих.

Салима вытянула ноги поближе к камину и ответила собеседнице:

– У них был прекрасный отец.

Подруга молчаливо улыбнулась. Король Саллах был ворчливым и скупым стариком, этаким Кощеем, впрочем, достаточно хватким, чтобы не потерять трон во время нефтяных пожаров и сохранить приемлемый уровень жизни своих подданных. Именно за последнее Салима его искренне уважала и любила. Но она, Оливия, ни за что не вышла бы замуж за пожилого брюзгу.

Оливия дружила с Салимой с детства. Они учились в одной школе, и годы, прошедшие с тех пор, не создали между ними не стены, ни пропасти, как часто бывает. Ныне леди Оливия Гринхилл стояла во главе Евросоюза и проводила больше времени в Брюсселе, чем в родном графстве. Детей она не родила, все свои силы отдав политике, и порой белой завистью завидовала Салиме, которая как-то умудрилась успеть в жизни все. Может быть, именно оттого, что Оливия целенаправленно работала над карьерой, стремясь вверх, а Салима регалий не искала, считая главным для себя иное, жизнь же раз за разом взваливала на ее плечи бремя власти.

Она собиралась растить детей, а ее теребили приглашениями работать в ООН. Конечно, Саллах ворчал! Не на нее, любимую молодую жену, а на тех, кто не хочет оставить ее в покое. «Нечего перекладывать свои проблемы на чужую жену», – заявил он однажды во всеуслышание перед голокамерами. Политика съела ее юность, и теперь она хотела пожить для семьи.