Ирина Никулина Имаджика - Все пути твои святы

– Маску еще одну нашел, – радостно сообщил Варшавски. Акцент у него был совсем небольшой, но такой певучий, что Виктор удивлялся, как красиво могут звучать знакомые слова. И тут он разоткровенничался, искусно выруливая на безопасную дорогу, чтобы Страусы не сообразили. Виктор все понимал. Поляк опять отступил от тропы, опять вместо того, чтобы рубить лианы и прокладывать дорогу, исследовал чужую цивилизацию. Его предположения о хозяевах планеты были одно другого краше, но он жил этим, стараясь не замечать Страусов и необходимости пройти в день десять миль по непролазным джунглям. – Лежит в пяти… недалеко от тропы и вся золотом переливается. Одна прорезь для рта и две по бокам, маленькие, не для глаз. А из прорези дым шел, словно там, в маске фимиам курится. Вот так, студент. Я бы все отдал, чтобы обратную сторону посмотреть. Еще животное видел. Глаза – блюдца, зубы как пила, и всё в коричневой параше. Выходит это чудище из белых деревьев и смотрит на меня с такой невероятной печалью в глазах, что я не выдержал и вернулся. И слышу звук: ушло оно обратно, медленно, словно еле двигалось. Этот мир болен, Виктор и мы видим его закат.

– Так он что, о помощи просил?

– Кто?

– Да страшилка твоя, с глазами-блюдцами.

– Вряд ли, скорее о милосердной смерти.

Они помолчали, Виктор сплюнул горькую слюну и, привычным жестом очистив стекла очков от насекомых, быстрым шагом двинулся к озеру. Как всегда первым там стоял Страус профессора. Вид у него стал совсем жалкий. Того и гляди, скоро будет умолять о милосердной смерти, как зверь Философа. Один манипулятор неподвижно повис внизу, другой со скрипом дергался, не способный остановить движение. Башня как-то осела и съехала на бок, визоры были слепы, почему-то на них селились стаи насекомых, как и на очках Виктора.

Его Страус как-то счищал эту дрянь и всегда отлично видел на пару миль вперед. На робота Бориса Натановича они перестали обращать внимание две недели назад, когда был первый побег. Жестянка даже не сдвинулась с места, когда они подложили динамит под Синие ворота. Видел все, дурище стальное, но хорошо над ним профессор поработал – даже не шелохнулся, шарики за ролики заехали, так и стоял пустым чурбаном.

Виктор подошел к зеленому озеру и посмотрел на свое отражение, содрал очки и комбинезон сбросил. Бритая голова слегка обросла, появилась двухдневная щетина, кожа обгорела, не красная уже, а почти бордовая. Только черные глаза блестели все так же бешено, как и в начале, когда их только привезли на Черную. Макс говорил, что он тогда кричал, как резаный, матерился так, что игиги наушники нацепили и покинули лагерь, не дочитав до конца правила и законы для заключенных. И бросался на Страусов, ногти все обломал, так что еще долго кровили, шишку на башке набил.

А потом его побрили наголо. И Виктор замолчал, загнал обиду глубоко внутрь, в печенках спрятал и стали его печенки вырабатывать порции злости. Эти самые порции начинались со жжения в желудке и чесотки по всему телу. Он уходил сам в себя, даже приказов Страуса не слышал, ходил чернее ночи, а потом выдавал план побега. Почему они ему верили каждый раз? А черт его знает…

Стефан появился, чуть подволакивая ногу, всклокоченный весь, тоже муравьями и москитами залепленный с ног до головы, но толстогубый рот слегка улыбался, а усы он опять подкрутил вверх. Иногда казалось, что ему тут нравится. Историк, журналист и политолог, он получал на Черной уникальный опыт: увидеть итог цивилизации, ее завершающий шаг. Зеленые глаза его всегда были на выкате и длинные руки все время мельтешили, как лопасти у мельницы.

И все же, Виктор рад был каждый раз видеть его в конце суток. Комбинезон он снял и с презрением отбросил, словно дохлого крота, оставаясь почти голым: на нем были белые шорты и странные мягкие тапочки, в которых он прибыл на Черную сразу после суда. Высокая нескладная фигура-жердь была похожа на метлу, которую Баба Яга в ступу берет. А прокладывая тропу и участвуя в побегах, организованных Виктором, он совсем отощал.

– Ну ты и скелет, – хихикнул Виктор, ударив по лопаткам и с улыбкой наблюдая, как тощий Стефан цепляется за воздух, чтобы не упасть.

– Да пошел ты, толстожопый. Где магнит?

– Где надо, ждем всех.

– И старого ворона тоже?

Что-то у них там не срослось с профессором. Поцапались, еще когда первую тропу вместе прокладывали. Был такой эксперимент у Страусов: по двое пускать на тропу, мол, так быстрее будет. Да ни фига не быстрее было, а еще медленнее. А Стефан и Натан Борисович вообще застряли на первой миле и вместо того, чтобы лес рубить и на карте путь отмечать, развели философский диспут. Не то про евреев, не то про мировое правительство. В общем, чушь полная, а только вся группа осталась тогда без пайков. Виктор хотел ему морду набить: чего к старику цепляться, он и так не в себе? Но Философ поостыл, а когда каждому по отдельной тропе дали, сделал вид, что ничего и не было, только ерничать не перестал.

– Машенька идет! – Виктор очки сразу спрятал и лицо от грязи протер. Странное дело, но у нее очки всегда в идеальном состоянии были, словно комары на них вообще не садились. Может, так оно и было: своих, женщин не трогали, а с мужиков кровь пили.

– Красивая девка. – Стефан тоже как-то приосанился и мутно-зеленые его глаза прояснились, стали такими узкими щелками, словно он не Мэри увидел, а целый женский батальон.

– И где ты так по-русски научился?

– Бабка у меня из России. Да и вообще, до игигов, ваших у нас полно было, а еще у меня склонность к языкам.

Ну да, у Философа ко всему была склонность и везде он свой философский нос совал. Жадный такой до жизни человек. Да только как ляпнул парочку зажигательных речей не по теме, так его сразу и бросили осваивать дальние рубежи. Надо было сдержаться, уважаемый журналист Варшавски, и не трогать великих божественных предков. Предки обиделись, прямо задел он их нежные чувства, и решили осчастливить любопытного целой новой планетой, которой даже в космокарте нет. Вот вам, уважаемый, целый полигон для исследований, в него и вложите свое пылкое любопытство. Здесь никакие благонадежные граждане вас не услышат, исследуйте, сколько хотите, если силенок ваших интеллигентских хватит…

Виктор залюбовался фигуркой Мэри. Осиная талия, широкие плечи, порхает по кочкам, как кошечка. И кто ее такую тонкую взял в буржуйскую армию? Сейчас комбинезончик сбросит, рыжие вихры свои расправит, улыбнется голливудской улыбкой и станет всем светлее на Черной.

– Сигаретка есть, кучерявый?

Голос ее прозвенел громко и весело, хотя и знал Виктор, что показуха все это. Не весело ей на душе ни капельки. Совесть что ли мучает за того подонка… Потер свою бритую голову и стал вспоминать английский, чтобы не пасть лицом в грязь. Как же там на сленге? Но ничего толком не вспомнил, только кивнул хмуро и по карману похлопал, вот, мол, тут наш ключик к побегу, не волнуйся. А потом и вовсе взгляд опустил.