Джеймс Кори - Грехи отцов наших и другие рассказы

– Говорят, ты убил Остина, – начал Бартон.

– Угу. – Неизменная, ничего не значившая улыбка на губах Тимми не дрогнула.

Бартон отодвинул стул, сел напротив. Оэстра с Эриком старательно прятали взгляды друг от друга и от Бартона. Все смотрели на Тимми, а тот доверчиво ждал, что будет дальше.

– Не скажешь ли, зачем убил? – спросил Бартон.

– Ты велел, – ответил Тимми.

– Он был мне должен. Я велел получить с него сколько сумеете. Это была проверка, малыш. Тебя взяли в игру. И как это ты дошел от того, что я сказал, к тому, что ты сделал?

– Я получил что можно было, – ответил Тимми. Ни в голосе, ни в лице его Бартон не заметил страха и подумал, что имеет дело с недоумком. – Денег у него не было. Нечего взять. А то он бы тебе отдал. Он мог расплатиться, только научив других платить вовремя. Я этим с него и взял.

– Действительно?

– Ну!

– Ты уверен – убежден, – что Остин бы мне денег не вернул?

– Я даже гадать не хочу, с чего бы ему кто-то дал, – пояснил Тимми. – Если этот парень когда-нибудь и встречался с долларом, так тут же его вынюхивал, пропивал или вкалывал.

– Итак, ты все обдумал и пришел к выводу, что благоразумно и правильно будет превратить простой визит коллекторов в убийство?

Тимми чуть заметно повел подбородком.

– Чего тут долго думать? Вода мокрая. Небо наверху. С Остина мертвого проку больше, чем с живого. И так ясно.

Бартон молчал. Оэстра с Эриком на него не смотрели. Бартон потер ладони – шуршание кожи стало самым громким звуком в помещении. Тимми ждал, почесывая ляжку. В нем не было ни терпения, ни нетерпения. Эрика затошнило от уверенности, что старый друг и защитник сейчас у него на глазах станет покойником. Недоразвитая рука у него разжимала и сжимала пальцы, он с трудом запрещал себе сглатывать слюну. А когда Бартон улыбнулся, это заметил один Тимми и если понял, то не показал вида.

– Ты бы подождал здесь, малыш, – сказал Бартон.

– Лады, – отозвался Тимми, когда Бартон уже направлялся к двери.

Снаружи, в кафе, накатила суета обеденного времени. Кабинки и столики заполнялись, прибывающий народ мялся в дверях, косо поглядывая на официанток, на тех, кто успел занять места, и на пустующий столик, оставленный для Бартона и тех, кого тот соблаговолит привести с собой. Едва он уселся, подлетела, вопросительно подняв брови, официантка – словно клиенты только что пришли. Бартон отмахнулся. Ему чем-то нравилось сидеть за пустым столом на глазах у голодных людей. Весь его вид говорил: «Я могу забрать у вас все – или все оставить. Мое дело – лишить вас выбора». Эрик с Оэстрой сидели рядом.

– Этот парень, – нарочно протянул слова Бартон, – это что-то с чем-то.

– Да уж, – согласился Оэстра.

– Если берется, делает как надо, – подтвердил Эрик, – а он еще только учится.

Минуту Бартон молчал. Кто-то от входной двери сердито тыкал в их сторону пальцем, чего-то добиваясь от официантки. Та схватила незнакомца за руку и заставила опустить. Рассерженный мужчина вышел вон. Бартон посмотрел ему вслед. Если сам не знает, так и нечего ему здесь делать.

– Эрик, не думаю, что твоему другу можно зачесть испытательный срок. Этого мало. Рано еще.

Эрик кивнул, давясь желанием заступиться за друга и страхом спугнуть зыбкую снисходительность Бартона.

Молчание нарушил Оэстра:

– Поручить ему что-то еще?

В его голосе звучало взвешенное с точностью до грамма недоверие.

– Не ошибиться бы, – отозвался Бартон. – Надо подумать, чем его занять. Говоришь, он за тобой, маленьким, присматривал?

– Было дело, – сказал Эрик.

– Ну, так пусть и продолжает. На следующее дело бери Тимми личным телохранителем. Заодно проследишь, чтобы он не попал в беду. Ты, надеюсь, справишься с этим лучше Оэ, а? – посмеиваясь, добавил Бартон.

Оэстра рассмеялся вслед за ним, хоть и не слишком весело. Эрик выдавил только болезненную улыбку облегчения.

– Я ему скажу, – пообещал он. – Я этим займусь.

– Будь добр, – улыбнулся Бартон.

Переждав секундную неловкость, Эрик встал и с неуклюжей благодарностью по-птичьи кивнул. Бартон с Оэстрой смотрели, как он хромает обратно к складской двери. Оэстра вздохнул.

– Не понимаю, что ты возишься с этим убогим, – заметил лейтенант Бартона.

– Он не строевой, а документы хорошо стряпает, – ответил Бартон. – Мне нужен чистый человек, способный подчистить и мое имя.

– Я не про то, что он увечный. Я про другое. Право, с мальчишкой что-то неладно.

– По-моему, парень подает надежды.

– На что надежды?

– О том и речь, – сказал Бартон. – Ладно, давай договаривай. Что там еще?

Оэстра вздернул брови и подался вперед, опершись на локти. Ребятки, державшие на набережной игровые залы без лицензии, стали собирать меньше обычного. Один из борделей поразила вспышка устойчивого к антибиотикам сифилиса; у мальчишки из младших, пятилетнего, болезнь сказалась на глазах. Сосед Бартона с севера – земной филиал Локи Грейга – пострадал от наездов на фабрики наркоты. Бартон слушал, опустив веки. По отдельности все это мало значило, но в общей сложности превращалось в первые капли ливня. Оэстра это тоже понимал.

Ко времени, когда закончился обеденный час пик, кабинки и столики заполнились и опустели, повинуясь систоле и диастоле биения городского сердца, мысли Бартона переключились на множество других дел. Эрик с Тимми и смерть мелкого должника не забылись, но и не занимали особого места у него в голове. Он не зря был Бартоном: вещи, которые мелким личностям застилали горизонт, для него были лишь незначительными деталями. Он был – босс, человек широкого взгляда. Он, как сам Балтимор, выдержал не одну бурю.

Время не щадило этот город. По окраине тянулись руины затопленных зданий, спасать которые мешали запутанные права собственности, юрисдикция, законы и равнодушие, так что все они невозбранно достались морю. Движение за экологию города миновало пик десяток лет назад – когда развитие техники сделало реальностью мечту экологов о крупных самоподдерживающихся строениях. От мечты осталась семимильная двадцатиэтажная полимерная памятка разрушенных надежд, стеной протянувшаяся от городского диаметра до озера Монтебелло. По улицам раскинулась электрическая сеть, питающая и направляющая способный использовать ее транспорт. Воробьиный остров стоял в волнах, словно вдова, ждущая сгинувшего в море мужа, а Федерал-хилл хмурился на город через вонючее мелководье этаким императором опустевшей земли. Жилое пространство по всему городу считалось роскошью. Разрастающиеся семьи ютились в ветшающих квартирках, рассчитанных на половину от их числа. Люди, не зная, куда деваться из тесных комнат, проводили дни перед экранами терминалов, смотрели новости, драмы, порнуху, а питались текстурированным протеином с витаминизированным рисом – обычная диета базового пособия. Большинство если и ударялось в криминал, то вяло, без вдохновения: нелегально варили пиво, ребятишки воровали у соседей тряпье или портили им мебель, добывали металлолом из подземной инфраструктуры былого города. Балтимор был уменьшенной моделью Земли – мелкой, тесной и скучной. Горожане на жалком базовом застревали среди преград, выставленных классом, расой, случайностями, жестокой конкуренцией и скудностью ресурсов, и только самые упорные добивались профессии и живой валюты. Воля чикагской администрации просачивалась на улицы Балтимора медленно и трудно, а местные власти были хоть и слабее, зато ближе, так что точка равновесия между силами закона и беззакония приходилась чуть севернее Лэнсдауна.