Алексис Опсокополос - Лицензия на убийство. Том 2

– Дневник – это хорошо, а письма – ещё лучше, – одобрил комедиант действия адвоката. – Но давай, ты это всё ненадолго отложишь и расскажешь нам с Жабом, что за период гонений был на твоей родине? Если ты не забыл, картины этого периода – единственная зацепка, чтобы поймать негодяя Тида.

– Вы же знаете, семьсот лет назад, ещё до Первой Диктатуры, Лифентр считался центром искусств всего Обитаемого Пространства, – вдохновенно начал рассказывать Носок, а Лёха с Жабом сделали вид, что знают. – Но с приходом Диктатуры все искусства попали под запрет, произведения подлежали уничтожению, а творческие люди – те из них, которые не отказались сменить деятельность – были посажены в трудовые лагеря.

Адвокат прервался, вздохнул и вытер навернувшуюся слезу.

– Очень тяжело говорить об этом мрачном периоде истории нашей планеты, – пояснил он и продолжил рассказ: – Первый Диктатор Копогоз поставил задачу – как можно быстрее превратить Лифентр в индустриальную планету. Развивались производства и науки, а культура и искусство, стало быть, уничтожались. На всё про всё Копогозу понадобилось семьдесят два года.

– Давай ближе к делу, Носок, – перебил адвоката Ковалёв. – Это всё безумно интересно, но давай ближе к делу. Что за период такой?

– Я вам про него и пытаюсь рассказать, господин Лёха! Не перебивайте! – огрызнулся адвокат. – Как я уже сказал, с момента объявления искусства вне закона и до казни последнего официального подпольного писателя прошло семьдесят два года. Именно этот временной промежуток и называют периодом гонений. Последнего художника, правда, казнили намного раньше, но всё равно окончание периода считают по дате казни последнего писателя.

– Теперь понятно, почему у вас юристом быть почётнее, чем флористом, – сказал Ковалёв.

– Да, – печально произнёс Носок. – Хоть запрет на искусства и отменили уже шестьсот лет как, но люди творческих профессий у нас до сих пор не в почёте – стало быть, юрист престижнее флориста. Горе мне, горе! Бедная моя Киллоко!

– Так! Стоп! Только не заводи свою шарманку! – прикрикнул Лёха на адвоката, встряхнул его за плечи и привёл тем самым бедолагу в чувство, после чего спросил: – Я так понимаю, в этот период ваши художники превзошли себя, раз их картины так дорого ценятся?

– Они так ценятся больше из-за того, что за весь период было написано не так много картин. Их писали тайно и вывозили с планеты под страхом быть пойманными и убитыми. А картины мастеров Лифентра, написанные ими в эмиграции, не считаются истинными картинами периода гонений.

– А в чём смысл рисовать картины, если за них тебя могут убить? – наконец-то вступил в разговор Жаб.

– Затем, что их можно потом не кисло продать, дружище. Хотя даже мне с моей извращённой человеческой логикой такого не понять, учитывая, что за семьдесят два года всех этих художников перебили, – ответил другу Лёха.

– Писателей за семьдесят два, художников намного раньше! – уточнил Носок и с нескрываемой гордостью добавил: – Так или иначе, считается, что это был золотой век художественной школы Лифентра! И, стало быть, любой уважающий себя коллекционер, если ему позволяют средства, просто обязан иметь у себя в коллекции хотя бы одну картину мастеров Лифентра периода гонений!

– Значит, у Джии есть, – тут же сделал вывод Ковалёв. – И, как минимум, штук десять.

После рассказа Носка о тяжёлой доле творческих людей Лифентра некоторое время все сидели молча. Наконец, Лёхе это надоело, и он обратился к товарищу:

– Жаб, друг мой любезный! Ты чего так пригорюнился? Тебя так сильно впечатлила незавидная судьба художников Лифентра?

– Нет, они меня вообще не волнуют, – как обычно, серьёзно ответил на иронию амфибос. – Я всё думаю, зачем мы этому Бронкхорсту нужны?

– Думай – не думай, а пока не поймаем его, не узнаем.

– И вот ещё, – Жаб достал из сумки планшет, который Лёха забрал у капитана Куна. – С этим что делать?

– О! Это очень важная вещь! – ответил Ковалёв. – Аккуратнее с ним, не урони! А лучше дай сюда!

Амфибос протянул планшет, Лёха осторожно его взял и протёр от пыли. После чего он крепко ухватил гаджет за края и переломил его об колено. Выбросив обломки в угол грузового отсека, комедиант растянулся на коробках и, зевая, сказал:

– Как пожрать принесут, разбудите!

После чего он повернулся набок, прикрыл рукой глаза и мгновенно уснул.

По прибытии на Тропос беглым рабам господина Бронкхорста и их адвокату удалось без проблем и приключений пройти в здание порта через служебный терминал. После чего, натянув на глаза кепки и не поднимая голов в зоне действия камер наблюдения, они прошли в просторное помещение зала ожидания пассажирского терминала.

Само по себе это было не удивительно, так как рейс считался внутренним и коммерческим, поэтому экипаж транспортника не проверялся, а пассажиров на рейсе официально не числилось. Но Лёха с Жабом уже привыкли, что в последнее время с ними постоянно происходят различные нехорошие вещи, и теперь они постоянно и отовсюду ждали неприятностей.

Лишь когда комедианты оказались в центре зала ожидания, Ковалёв, всё ещё не поднимая головы, наконец-то сказал:

– Вроде долетели.

Жаб согласно кивнул и спросил:

– Как будем покидать порт?

– Одну минутку, господа! – вступил в разговор адвокат. – У меня есть замечательный план! Сейчас я получу одно важное подтверждение и озвучу его!

Носок уткнулся в планшет, а Лёха спросил:

– Может, пожрём пока?

– Нет! – Жаб быстро пресёк разговор на опасную тему. – Пожрали уже один раз на Шорке.

– Ты мне теперь это всю жизнь будешь вспоминать? Между прочим, как я уже не раз говорил, на том же Шорке можно было и не убивать троих придурков! И всё могло быть иначе.

– Господа! Не надо ругаться! – Носок попытался предотвратить ссору. – Как будто вы не понимаете, что иначе быть не могло в любом случае уже с самого первого вашего разговора с кальмарами! Стало быть, зачем вы ругаетесь?

– Да не ругаемся мы, а спорим, – примирительно сказал Лёха. – Лучше скажи, что тебе должны подтвердить?

– Уже подтвердили! Только что. Квартиру в районе Площади Жёлтой Звезды. Очень хороший вариант: две спальни, гостиная. И недорого. Я буду спать в гостиной, стало быть, вы можете не беспокоиться, что спален всего две.

– Да не парься ты, я сам могу спать в гостиной. Да хоть в ванной, – решил похвастать своей непритязательностью Ковалёв, но тут же спохватился и быстро добавил: – Ну, или Жаб может. Но раз уж ты сам первый вызвался, то лучше ты спи в гостиной.

– Конечно, – согласился Носок и посмотрел в планшет. – А через две минуты и такси подъедет. Так что через полчасика будем на месте.