Андрей Останин - Венец Логоры

Иван собрался подойти поближе, но замер, остановленный требовательным жестом высохшей руки живой мумии. Слов, правда, не понял – человек просипел что-то на логорийском. Иван вполголоса помянул Мару и всю её нечестивую мелочь – ну, не табличку же на груди носить, с просьбой говорить на унилинге!

– Простите, я не понимаю, – прошамкал разбитыми губами на общепринятом в Системе языке.

– Астариец! – неожиданно обрадовалась мумия и улыбнулась беззубым ртом. – Это замечательно! Ну, тогда принеси мне воды, уж будь так любезен. Вот в этом ковшичке.

Иван пожал плечами, посмотрел на людей, сбившихся в плотную кучу в углу и… замер на месте, увидев их глаза. Теперь они все смотрели на него: кто со страхом, кто с отвращением, но большинство – с жалостью. Чего больше уж точно не было – равнодушия. Видимо, что-то совсем из ряда вон, умудрился вытворить Иван, совершенно ненамеренно. Девчушка лет семи, сидевшая с краешку, прижавшись к маминой ноге, отчаянно замахала ручонкой, призывая его подойти. Ничего страшного этот жест не таил, и Иван хмыкнул – почему нет? Девчонка выглядит ухоженной и опрятной – насколько возможно. Типичное дитё: две тощие косички в стороны, россыпь мелких веснушек на носике-пуговке, платьишко жёлтенькое не новое, но чистенькое. Озорными глазёнками стреляет безостановочно – ребёнок и на войне ребёнок. Тем более, что на войне и родилась. А вот мамаша, затёртая жизнью тётка лет сорока, никаких иллюзий уже не питает, по глазам читается – готова ко всему. Впрочем, ей могло и тридцати ещё не натикать, кто может точно сказать? На планете этой…

– Чего тебе, малая? – Иван присел, не доходя пары шагов до ребёнка и попытался дружелюбно улыбнуться. От этой необдуманной попытки тут же расползлись коросты на разбитых губах и струйка крови потекла по шершавой от пыли коже. Впрочем, дитё войны этим ничуть не впечатлилось.

– Ты дурной совсем? Посмотри – у него же летучий огонь! Заразиться хочешь?

– Но он же больной? – удивился Иван. – Больным надо помогать. Нет?

– Это ты больной! – громко заявила самоуверенная, как и все дети, девчушка. – На всю голову!

– А ну, отстань от дяди, – строго одёрнула дитё мамаша и заботливо прибрала девочку к себе поближе, от дурака подальше. – Хочет дядя сдохнуть – мы мешать не станем.

Иван взял ковш, направился к здоровенной бадье с водой, но молчаливый, хмурый мужик, возле неё обитавший, строго указал на мятое ведро неподалёку – там для тебя вода. Зараза, понятно, – сообразил Иван, спорить не стал и, вернувшись с водой, вручил ковш мумии. Больной вцепился жадно, плескал через край на серое, обтянутое пергаментной кожей, лицо, громко глотал и улыбался блаженно, радостно.

– Спасибо! Помогай тебе Агор! Думал, так и загнусь тут от жажды – от болезни помереть не успею.

Иван присел рядом с ним, почувствовал, что пол, хоть и бетонный, но не холодный, жить можно.

– До какой степени опуститься нужно, чтобы человеку больному воды не подать! – пробормотал мрачно, удивлённо. – Ведь люди же… кажется!

Больной поёрзал так, чтобы голова оказалась повыше, глянул на Ивана спокойно, однако мелькнуло что-то в неестественно блестевших глазах. Что-то очень уж на укор похожее. Бесцеремонно, как и положено умирающему, он обращался к Ивану на ты. Какие условности, когда смерть в глаза глядит?

– Даже у меня нет права их судить! У них есть шанс вернуться домой живыми. Ну, или просто выжить, хотя бы. А подхватят летучку и не будет уже никаких шансов – смерть верная. Меня всё равно уже не спасти, так что смерть не только верная, но и глупая. А вот у тебя, астариец, вовсе нет права этих людей осуждать.

– Почему это у меня – и вовсе? – удивился Иван, на что человек отчётливо хмыкнул из глубины замызганных лохмотьев.

– Эти люди многого не знают, от того и смотрят на тебя, как на святого. Ну, или как на идиота – в нашем мире это одно и то же. Но я то хорошо знаю: с твоей биозавесой никакая зараза не страшна! Хотя, согласен – легко святым быть, когда самому не грозит ничего. И на людей укоризненно поплёвывать, да в бездушии обвинять.

Иван вздохнул. Вот и делай людям добро, сам же виноват останешься. Впрочем, есть по этому поводу какая-то мудрость, да вспоминать недосуг.

– А знаете, я вот про биозавесу и не вспомнил даже. Пока вы так вежливо не напомнили. Так что не очень-то я и поплёвывал.

– Да я знаю, – покладисто согласился тот. – Просто, чем слова обиднее, тем доходят быстрее. И помнятся дольше. Ну, а то, что ты о завесе не вспомнил – не значит, что забыл. Просто привык уже к безопасности, она для тебя естественный придаток к организму.

В это время скрежетнула противно дверь, вошёл меченый верзила и внимательно осмотрел сидящих на полу людей. Словно кнутом щёлкнули над головами пленников. Люди инстинктивно прижались друг к другу ещё плотнее, стараясь занимать как можно меньше места и не глядеть в глаза надсмотрщику. Ему это заметно польстило. Он обвёл взглядом согбенные спины людей и снисходительно фыркнул.

– Ну, чего зажались, как мыши в углу? Неужто не надоело здесь сидеть? По свежему воздуху прошвырнуться никому не хочется?

Желающих не обнаружилось и тогда он просто ухватил здоровенными лапищами тех, кто поближе оказался и, не церемонясь особо, потащил к выходу. По поведению выбранных им пленниц, Иван понял, что сопротивляться здесь не принято. Взгляд верзилы мазнул по Ивану, сидящему возле больного, проскользил равнодушно… И тут же резко метнулся обратно. Глаза открылись настолько широко, что даже шрам замысловато изогнулся, превратившись в подобие змеи. Так ничего и не сказав, он вышел за дверь и пинком захлопнул её за собой.

– Куда их? – тихонько поинтересовался Иван. Под руки верзиле попались две женщины среднего возраста.

– Этих на работу, – уверенно ответил больной. – Для себя или на продажу тщательнее выбирают. Скорее всего полы помыть, после ночной перестрелки. Загадили, наверно, всё.

– А со мной что будет, как полагаете?

– А ты, считай, умер уже, – слабо усмехнулся больной, слегка растянув тонкие, едва заметные губы. – Рядом со мной-то! Они ж не знают, что у тебя защита есть. Да и не поймут ничего, если объяснить попытаешься. Ты теперь, с летучим огнём, для них совершенно бесполезен.

– Ну да, ну да… Это хорошо?

– Если не убьют – очень даже, а…

– А дальше я понял! Ну, а если бы не летучка ваша, то куда?

Больной, без видимой причины, неожиданно закашлялся – сухо и надсадно. Иван с готовностью сунул ему в руки ковш с остатками воды.

– Могли бы в рабы продать, но с таким телосложением, работник из тебя! Если здоровье хорошее – на запчасти, но тут ты по возрасту не подходишь, на органы детей охотнее берут. Поди знай, каких болезней ты нацеплять успел, взрослый такой? В публичные дома девки требуются, а парни не особо, да и посмазливей нужны. Хотя, подкрасить если… Выпить и не присматриваться…